Пальмы в снегу - [104]

Весна в самой высокой части Пиренеев длится долго. В апреле еще лежит снег, а первая зелень обычно пробивалась в Пасолобино не раньше мая. Единственным намеком на близкое лето было то, что солнце вставало немного раньше и садилось немного позже. Но для Даниэлы в обществе Лаа не имело значения, тепло или холодно, распустились ли цветы, пробудились ли птицы.

Дни и ночи казались такими короткими! Лаа прибыл в четверг вечером, а к субботе они еще не насытились друг другом. Даниэла так и не нашла подходящего момента, чтобы сказать ему, что они могут быть кузенами. Но на следующий день Лаа должен был уехать, и оба не знали, когда снова увидятся. Друг другу они дали обещание до лета принять окончательное решение, связанное с будущим, а пока хватались за каждый миг, словно он был последний.

Рука Даниэлы скользила по груди Лаа, иногда останавливаясь над сердцем, чтобы послушать его. На лбу Лаа выступили капельки пота после секса, у него были необыкновенные зеленые глаза и карамельного оттенка кожа. Девушка прижалась к нему, наслаждаясь его теплом.

– Ты можешь представить, какой была бы наша с тобой жизнь сто лет назад? – спросила она сонно.

Услышав неожиданный вопрос, Лаа засмеялся.

– Ну… на острове я бы вставал очень рано, чтобы поохотиться в джунглях на антилоп или порыбачить в море. – Он высвободился из объятий Даниэлы и заложил руки за голову. – Или работал бы на плантации… В любом случае, моя прекрасная женушка Даниэла сидела бы дома и присматривала за детьми.

Даниэла повернулась на бок, согнула локоть и подперла голову.

– Наверное, у тебя было бы много жен.

– Очень может быть, – хитро усмехнулся он.

Она нежно ущипнула его.

– В Пасолобино ты бы работал в поле, ухаживал за скотом, ремонтировал дом, обрезал деревья, заготавливал дрова на зиму… Так и быть, я бы дала тебе немного отдохнуть, чтобы восстановить силы и. – Она многозначительно подняла палец, – удовлетворить свою единственную жену. Единственную, заметь!

Лаа снова рассмеялся.

– Ты мне напомнила очень старую историю про буби, еще из доколониального периода. Хочешь послушать?

– Ага.

– Ну так вот, много лет назад в деревне под названием Бисаппо жила молодая пара. Сначала все шло хорошо, но однажды жена приготовила еду, а он не пришел на обед. Ну что же, она оставила еду в мисках и положила в кладовку, у них там не было холодильников. Муж вернулся, еды не нашел и лег спать голодным. Так продолжалось еще несколько дней, четыре или пять. В конце концов женщина не выдержала и пошла к деревенским мудрецам. Те пришли к ней в дом, пересчитали миски, но никакого решения не приняли. Тогда женщина решила сама разобраться. Своего мужа она нашла на окраине в компании других мужчин. Подошла, и он ее спрашивает: «Что с тобой делает тот, кто ест, но не делится?» – «Ну и дурак же ты, – ответила она ему. – Еда в кладовке. Она была там четыре дня, засохла и покрылась паутиной». – Лаа обнял ее и привлек к себе. – Я никогда не позволю твоей еде высохнуть, – прошептал он на ухо.

– Думаю, мне повезло не жить в это время, – улыбнулась Даниэла, озадаченная подтекстом. – Знаешь, мне не нравится мысль постоянно готовить.

Даниэла встала на колени и начала покусывать Лаа, он застонал от удовольствия и протянул руку, чтобы откинуть ее мягкие волосы. Внезапно девушка замерла.

– Что не так? – спросил он, желая, чтобы она продолжила.

– Знак… – прошептала она. – Я видела раньше, но подумала, что это шрам, но это… это похоже на узор.

– Это шрамирование, – объяснил он, – ну, что-то вроде татуировки. Моя мама сделала мне надрезы, когда я был совсем маленьким. Это традиция буби. Многие делали глубокие разрезы, и особенно часто на лице, но потом традиция стала угасала, а мама не хотела меня уродовать.

– Но… – пробормотала Даниэла. – Это выглядит как… Я видела…

– Это елёбо, колокольчик буби, он защищает от злых духов. Если помнишь, я подарил елёбо твоему отцу на Рождество.

Даниэла побледнела. Разве этот не один из ключей, о которых ей рассказывала Кларенс? Разве тот человек, Симон, не сказал Кларенс искать елёбо? Она почувствовала давление в груди.

– У моего отца точно такой же знак на левой подмышке. Один в один.

Лаа был ошеломлен, но постарался скрыть это.

– Что ж, после стольких лет на острове он, вероятно, решил сделать шрамирование…

– Ноу него такой же! – прервала его Даниэла. – Скажи мне, Лаа, зачем люди их делают?

– Дай подумать… Как художественное самовыражение… – стал перечислять вслух Лаа, – как отличительный расовый признак… в терапевтических целях: чтобы избавиться от боли… чтобы отметить человека за какое-то действие… из любви… рабы шрамировали себя, чтобы иметь возможность узнать друг друга в изгнании…

– Узнать друг друга… – тихо повторила Даниэла. У нее возникло ужасное подозрение. Ей вспомнился обрывок фотографии, который она нашла на полу в спальне отца. – Подожди минуту.

Она вышла и вскоре вернулась со снимком.

– Ты знаешь эту женщину и ребенка?

Лаа вскочил с кровати.

– Где ты это взяла?

– Так ты знаешь…

– Эта женщина – моя мать! – Его голос дрожал. – А ребенок, которого она держит, – это я!

– Твоя мать и ты… – повторила Даниэла, опустив голову.