Палитра Титана - [16]

Дождавшись шипения воздушного клапана, я посмотрел в окно и обнаружил «манекен» среди безжизненной пустыни. Почему-то вспомнилась телевизионная реклама, которую я часто видел в детстве: герой в плоском шлеме, с примкнутым штыком, идущий в атаку сквозь шквал огня. Что именно рекламировал этот персонаж, я не помнил — или не хотел вспоминать из чувства самосохранения.

По-моему, Кристи испытала облегчение, когда я присоединился к ней. Конечно, лицевой щиток, как всегда, не позволял разобраться в ее настроении: я видел только огромные глаза с уже знакомым непонятным выражением, то ли изумление, то ли страх, то ли негодование. Тем не менее она дошла со мной до края скалы. Там мы остановились. Я даже позволил ей встать за спиной. Я хорошо помнил, как выглядел ледоруб в ее руках, но теперь это почему-то утратило значение.

Здесь, на уступе, она при желании могла бы обойтись без ледоруба. Один хороший толчок — и я полетел бы вниз. При здешнем слабом тяготении человек, пожалуй, пережил бы падение, но вот скафандр…

Я представил себя в роли разрывающейся гранаты.

Небо, протянувшееся у нас над головами к невидимому горизонту, походило сейчас на застегнутое красное одеяло с лохматыми тучами из грубой шерсти, усеянными дырами, сквозь которые сквозила бесконечность.

Я посмотрел вниз, на серебристый берег. Помост с приборами был окружен кольцами, сложенными из неподвижных шариков. У каждого кольца был свой цвет. Внутреннее, наименьшее кольцо было синим, а дальше — зеленое, красное, фиолетовое.

— Никогда такого не видела, — пробормотала Кристи. Ее голос вполз мне в уши; мне показалось, что она залезла в мой в скафандр, прижалась, положила подбородок мне на плечо и говорит в самое ухо…

Приглядевшись, я заметил, что шарики связаны между собой тонкими, перекрученными, бесцветными нитями. У меня на глазах один из них протянул к помосту свою «конечность». Я уже знал, что сейчас произойдет. Так и вышло: перемычка почернела и сократилась, выпустивший ее шарик перевернулся и пропал из виду. Сомкнется ли кольцо, сделает ли каждый солдат маленький шажок, как греческие воины в фалангах?

— Не понимаю, зачем они это творят, — проговорила Кристи.

Смерть ради истины? Любопытно!

К помосту потянулась еще одна конечность; чем больше сокращалось расстояние, тем медленнее становилось движение. Конечность расплющивалась, расширялась. Наконец на ней появилась плоская присоска, которая задвигалась влево-вправо, не прикасаясь к помосту. Потом в центре присоски образовались желтые бусины, которые, отделившись, устремились к родительскому шарику. Там они умножились в числе и разбежались по кольцу.

— Думаешь, они знают о нашем присутствии? — спросил я.

Первый шарик втянул свою ложноножку, и через секунду следующий в шеренге обзавелся таким же… инструментом? Не уверен, что правильно подобрал слово. Исследование теплого помоста продолжилось.

— Не знаю, — ответила Кристи. — Их радиочувствительность не настолько велика. Мне обычно приходится включать передатчик на полную мощность, чтобы обратить на себя их внимание.

Я сделал шаг в сторону.

— Давай спустимся и…

Кристи еще не знала, что я собираюсь предложить, но на всякий случай ахнула и крепко схватила меня за запястье. Я вспомнил о ледорубе и слегка поежился.

Когда я снова перевел взгляд на береговую полосу, кольца уже распались, бусины обрели идеальную сферическую форму. Они появлялись и исчезали в растрескавшемся льду, как разноцветные шарики для пинг-понга, прыгающие в наполненной раковине. При этом в их прыжках наблюдалась синхронность.

Потом шарики разом взорвались, превратившись в завесу из мелких серебристых капелек. Капли льнули одна к другой, сливались, образовывали сплошную волну. Очень быстро весь пляж превратился в серебряное зеркало, простершееся между морем, скалами и помостом. В нем отражалось красное небо вместе с золотыми лучами, проникающими в прорехи облаков, и снежными завихрениями, похожими на заряды пыли, поднимаемые летним ветром. Мне показалось даже, что я вижу кусочек радуги.

Потом отражение в зеркале стало темнеть, потеряло отчетливость, словно начали сгущаться сумерки, хотя настоящее небо, то, что сверху, осталось прежним. Золотые лучи в зеркале померкли, красный цвет сменился оранжевым, потом побурел, посинел, стал отливать фиолетовым, превратился в смоляную черноту.

Правда, на черном фоне остались серебряные блестки. Что-то в их расположении заставило меня еще больше насторожиться. Блестки перемещались по черному зеркалу, образовывая смутно знакомые фигуры. Часть свилась в густую диагональную полосу…

Кристи ахнула, и мне показалось, что она согрела мне своим дыханием ухо. Она догадалась, что происходит, на несколько секунд раньше, чем я.

Звезды потускнели, Млечный путь почти совсем скрылся из виду.

— Но как? — услышал я голос Кристи. — Как они могут видеть?

В центре звездного неба вспыхнул яркий свет. Вокруг источника света начали вращаться «прожекторы» помельче — одни более яркие, другие менее, некоторые почти белые, другие — синие, красные, зеленые…

От синего потянулись тонкие лучи света. Одни задержались у оранжевого Юпитера, другие достигли желтого Сатурна; одни довольствовались этим, другие продолжили путь и пропали из виду.