Палимпсест - [34]

Но не все кусочки сложились в мозаику.

Все еще погруженный в размышления, Пирс осторожно уселся на противоположном конце скамейки. Избегая смотреть на нее, он произнес:

— Я повстречал Имада и Лейлу, родителей Сири. Как им удалось выжить? Каждый убивает своих дедушку и бабушку, это единственный путь в Стазис.

— А как тебе удалось пережить выпускной бал?

Она повернулась к нему и посмотрела прямо в лицо. На ее ресницах поблескивали непролитые слезы.

— Ты иногда такой тугодум, Пирс…

— О чем ты…

— Ты не обязан был подчиняться всем требованиям, любовь моя. Эта порочная практика пособничества в потаенных мерзостях, связывающая новичков круговой порукой, была введена в протокол тренировок не сразу, и было это сделано по требованию Департамента Внутренних Дел. Возможно, тогда и были посеяны первые семена Оппозиции. У нас в распоряжении такая роскошь, как возможность исправить собственные ошибки. Даже такую, как вернуться назад, отменить ошибочное решение и не поступить в Стазис, сохраняя при этом диплом… Агенты иногда поступают таким образом. Особенно те, кто уже почти выгорел: они уходят в подполье, бегут, отрезают себя. Вот почему в том периоде истории Гегемонии, где ты обрел приют, не было ни одного постоянного агента. Они стерли историю своего пребывания в Стазисе и ушли под прикрытием.

— Ты сказала — они. А ты случаем не была среди тех, кто открестился от своих действий? — вежливо поинтересовался он.

— Нет!

Вот теперь она действительно была уязвлена.

— Я ни о чем не жалею. Она ни о чем не жалеет. Скрывала истину от тебя столько лет — а что бы ты делал, скажи на милость, узнав, что твоя обожаемая Сири, мать твоих детей, на самом деле глубоко законспирированный агент Оппозиции? Как бы ты поступил с ней? — Она обежала вокруг скамейки и ухватила его за локоть. Посмотрела ему в глаза, доискиваясь той правды, которую он не мог при ней озвучить.

— Я. Не. Знаю.

Его плечи обвисли.

— Все эти годы ты был под колпаком у самого себя. У других своих воплощений, агентов Департамента Внутренних Дел, подотчетных Кафке, — подчеркнула она. — Честность — не предмет выбора. Вернее, предмет, но только если ты можешь поручиться за все свои призрачные ипостаси, причем с того самого мгновения, как ты был принят в Стазис.

— Так вот почему тогда, в академии…

Миг просветления был шоком.

Рот Ярроу, каким он впервые его увидел, широкий и чувственный, бледные губы… И его реакция… Он озирался вокруг, а она кивала снова и снова. Ее глаза сияли торжеством.

— Я бы никогда ее не предал.

— Ты предавал ее не единожды, если верить Последней Библиотеке. Они могут склонить к измене каждого, если закогтят его достаточно рано. Единственный способ предотвратить это — сделать всю твою службу в Стазисе палимпсестом. Сделать из юноши — новобранца предателя-самозванца. В самом начале. Или же — вообще отклонить предложение и уйти в подполье.

— Но я … он… Я же — не он. Не в точности.

Она отпустила его локоть.

— Нет. Если ты только сам не захочешь, любовь моя.

— Кто твоя любовь? Я? Или он?

— Это зависит от того, какую версию самого себя ты предпочитаешь.

— Ты уже сказала, что единственный надежный способ освободиться от преследования Департамента Внутренних Дел — это отменить то, что они заставили меня сделать.

— Это заложено в протоколе, — сказала она, оглядываясь. — Мы можем активировать твой телефон. Ты не обязан возвращаться в Стазис, если сам не желаешь этого. На кораблях, улетающих в колонии, есть свободные места для нас всех.

— А тебе не кажется, что это просто замена одной овеществленной судьбы на другую? Экспансия в пространстве вместо экспансии во времени. Чем это лучше? Может, просто стоит освободить наши компьютеры из пут, отвести всю доступную темпоральную полосу пропускания под времениподобные вычисления[25] и посмотреть, чего в конце концов добьются безумные пророки искусственного интеллекта, работая вместе с выгруженными в машины призраками?

Она растерянно посмотрела на него.

— Ты хоть знаешь, каким чудаком подчас можешь быть?

Он фыркнул.

— Не тревожься, я это не всерьез. Я знаю свои пределы. Если я не сделаю то, о чем мы сейчас говорили, этот, который у вас на самом верху, сильно разозлится. Правда? Ведь иначе Кафка сможет отправить всех этих моих наивных беспрекословно преданных двойников на слежку, так? — Пирс глубоко вздохнул. — Я правда не вижу иной альтернативы. И это меня терзает. А я-то всего лишь надеялся, что Оппозиция хотя бы даст мне чуть большую свободу действий, чем Кафка. И все.

Он почувствовал, как призрачные, изборожденные морщинами кулаки, похожие на гроздья винограда, стискивают его мальчишеские запястья, показывая, как направить муху. Он знал, что это его долг перед дедушкой: оставить своих собственных детей во Вселенной, где их руки не будут скованы кандалами абсолютной истории.

— Ты будешь здесь, когда я вернусь?

Она серьезно поглядела на него.

— А ты захочешь меня увидеть, когда вернешься?

— Конечно.

— Тогда увидимся.

Она улыбнулась, встала со скамейки и ушла.

Он некоторое, показавшееся ему очень долгим, время смотрел на то место, где она сидела. Но когда он попытался припомнить, как выглядело ее лицо, то не сумел представить ничего, кроме лиц их обеих — Сири и Ярроу, наложенных друг на друга и слившихся воедино.