Паладинские байки - [3]

Робертино покраснел так, что уши, казалось, горели огнем. Теперь-то ему было понятно, почему кое-кто из паладинов иной раз выглядел страшно довольным без особой на то причины, и почему кастелянша Марионелла, заведовавшая бельем в паладинском крыле, щеголяла в модных шелковых платьях и золотых сережках, на которые ее жалованья не должно было бы хватать.

– Ну это же все равно, наверное, нарушение обета… – упрямо сказал он. – Как-то нехорошо получается…

Лафонтен только плечами пожал. Потом сказал с тоской:

– Да какое там нарушение… Я ж тебе уже все объяснил.

Тут из-за угла появился старший паладин Джудо Манзони. И Робертино как-то так сразу и понял, что тот давненько там за углом стоял и этот разговор слушал. А тут еще Манзони посмотрел с укоризной на Жозе и сказал:

– Объясняльщик нашелся… Робертино, ты вместо того чтоб этого обалдуя слушать, лучше бы слушал, что тебе на этот счет твой наставник Кавалли говорил.

Робертино снова покраснел:

– А-а… А он ничего такого не говорил, сказал только, что обет соблюдать неукоснительно надо.

Старший паладин покачал головой:

– Ну, само собой, обет соблюдать надо. Но он должен был все расписать как следует – что можно, чего нельзя. И если чего можно, то как. Что, не говорил? Вот засранец. Ну я ему напомню, а то вы, молодые, еще учудите чего… А ты, Лафонтен, смотри мне!!! Следи за языком. Нечего молодежь глупостям учить!

И старший паладин ушел – проверять остальные караулы. Дождавшись, когда он скроется из виду, Лафонтен вздохнул и вернулся к теме разговора:

– Ну в общем-то да, ты обо всем лучше у наставника спрашивай, а то еще наворотишь глупостей… А что до девиц благородных – так далеко не все эти сеньориты на статус принцессы рассчитывают. При дворе много молодых неженатых дворян, да и местечко фрейлины найти можно. Вот и стараются девки благородных кровей, как могут… а паладинам на всё это только смотреть и остается. Ну и Марионелле три реала раз в месяц отстегивать… Или дрочить втихаря, да и на то еле урвешь возможности.

Робертино со вздохом кивнул. Что уж и говорить – тяжело быть королевским паладином. И он с куда большим удовольствием оставался бы простым студентом, да уже поздно. Из паладинов его могут разжаловать и обеты с него снять только в случае тяжкого ранения, несовместимого со службой. Или какого-нибудь очень уж позорного поступка. Этого бы ему не хотелось. К тому же тогда ведь его, наверное, и из университета выгонят… И матушка очень расстроится. А уж отец так вообще, отец и отречься в таком случае может. Нет, не настолько Робертино надоело быть паладином! Да и, честно сказать, на самом деле кадет со своей судьбой уже смирился, особенно когда его по королевскому приказу в университете восстановили и платили из казны за обучение. Капитан Каброни велел ему ходить в университет три раза в неделю, как только расписание караулов и тренировок позволяет. Свой хирург паладинам всегда пригодится. Так что теперь Робертино учился по особой программе, составленной профессорами специально для него и с учетом его непростого расписания. Конечно, из-за этого у Робертино свободного времени было куда меньше, чем у других кадетов, и ему крайне редко удавалось выкроить хоть чуточку времени на, так бы сказать, личную жизнь.

Вечером, после смены караула, Робертино таки урвал пять минут, чтобы остаться одному. Он уже давно знал про кладовку на третьем этаже паладинского крыла, где уборщики ставили швабры и ведра с метлами и щетками. В кладовку заходили только ранним утром, когда слуги начинали наводить порядок, и после девяти часов утра ею больше не интересовались. Так что, если улучить немножко времени и стянуть из казарменной мыльни полотенце, то можно было тихонько и незаметно для всех самоудовлетвориться. Робертино знал, что не он один этой кладовкой пользуется с подобными целями, потому всегда запирался изнутри на швабру. Пока что никто никого за этим делом не заставал, может быть потому, что сотоварищи все понимали и если видели, что кладовка заперта, то и не ломились.

Юноша оглянулся последний раз, скользнул в кладовку, старательно заперся на швабру, перевернул одно из ведер и сел на него в уголку, расстегнул штаны и, закусив край полотенца, чтоб уж совсем громко не стонать, занялся делом. Прямо посреди этого процесса кто-то попытался открыть кладовку, но швабра свое дело сделала и лишь скрипнула, проскальзывая в ручке. Робертино от страха, что его сейчас застукают, тут же и кончил, не успев подставить полотенце, и обляпал собственные штаны. Дверь дернулась еще раз, за ней кто-то выругался. По голосу Робертино узнал старшего паладина сержанта Андреа Кавалли, собственного наставника, и у него аж яйца поджались: Кавалли был известен своим ядовитым языком и умением иносказательно высмеивать так, что и ответить-то нечем… попасть к нему на язык Робертино не хотел, потому тихонько, но быстро вытер, как мог, штаны, застегнул, полотенце запихал поглубже за пазуху, а из кармана достал резную коробочку с дымными палочками и огнекамешком. Коснулся одной палочкой камня, прошептав «огонь», сунул ее в рот и дунул. Кончик палочки затлел, тонкая струйка дымка пошла под потолок, к окошку вытяжки.