Палачи и киллеры - [14]

Действительно, добраться до него было не просто. Снаряды раскроили, раскрошили стены, уничтожив целый пролет лестницы, тем самым отрезав путь к верхушке колокольни. До сих пор туда никто не взбирался, поскольку это было связано с большим риском.

И вот теперь Эйланд с двумя рабочими пытался залезть на самый верх. Чтобы восстановить путь, проделанный некогда с винтовкой за плечами, пришлось втащить лестницу, привязать ее веревками. Нелегкое дело — как раз в этом месте колокольня была разбита гораздо больше, чем это казалось снизу. Только к полудню удалось подобраться к верхушке колокольни, где крепилось основание креста.

Эйланд надавил на тяжелую крышку люка, открывавшего доступ наверх. Как и тем жарким летом, он надеялся увидеть узкие оконца, сквозь которые так хорошо видны окрестности, надеялся услышать свист степного ветра в выемках стен, испещренных пулями.

Но он не увидел ни слуховых окон, ни окрестностей, не услышал свиста ветра. Глазам его открылась странная картина, совершенно ошеломившая его. Через поперечный брус была переброшена дранная истлевшая шинель, а по всему тесному помещению разбросаны кости и тряпье.

Эйланд невольно отпрянул. Ему показалось, что он попал в склеп. Ветер дохнул сухим запахом гнили. Перепуганные галки с громким криком порхнули на волю. Эйланд рывком откинул до отказа крышку люка и взобрался наверх.

— Залезайте, ребята, быстро! — крикнул он, оглядывая помещение.

Пыль, птичий помет и прочий мусор густо устилали пол. Между потолком и поперечными балками торчали гнезда, свитые из речного тростника, степных былинок. На полу под шинелью были ржавые гильзы и желтые кости. У стены, обращенной к Днепру, лежал череп, на нем истлевшая фуражка, по другую сторону — вконец сгнившие сапоги, из дырявых голенищ торчали кости. Тут же валялся револьвер с двумя не расстрелянными патронами и наполовину занесенный песком бинокль.

— Батюшки, это что такое? — вырвалось у одного из рабочих. — Да тут, никак, монах за молитвой Богу душу отдал.

— Как бы не так, за молитвой… Небось белякам подавал сигналы да скопытился от нашей пули.

Эйланд приподнял шинель. Из нее, как из старого тюфяка, посыпалась труха, заклубилась пыль.

— Не монах это, — проговорил в раздумье Эйланд. — Может быть, даже наш человек.

Не один разведчик в то лето был сражен здесь пулей.

Распахнул шинель. Да, внутри были еще какие-то клочья одежды. Все ясно: тут на ветру уже несколько лет иссыхал и тлел человек, останки которого они обнаружили.

Эйланд бросил шинель на пол. И опять взметнулась пыль. Какой-то жук шуршал в проеме окна в ворохе сухих листьев, нанесенных сюда птицами. Вдруг в груде тряпья рабочие приметили полусгнивший ранец. Обычный офицерский ранец. Из него Эйланд достал клочки бумаги, видимо, остатки полевой карты, ее тоже время не щадило. Среди прочих бумаг оказалась небольшая записная книжка в кожаном переплете.

Дрожащими руками Эйланд раскрыл ее. Записи, сделанные чернильным карандашом, местами совершенно выцвели, некоторые страницы начисто размыло, но кое-что можно было разобрать. Эйланд сообразил, что это записная книжка разведчика. Раскрыл первую страницу. В уголке довольно четко было выведено:

Поручик Миронов, лето 1920 года.

Собравшиеся внизу люди кричали от нетерпения, наверху же крики были едва слышны, будто доносились они с того берега Днепра. Эйланд сунул записную книжку в карман.

— А ну, ребята, соберите кости и тряпки в мешок. Будет время — похороним. А сейчас давайте-ка за крест приниматься.

Сотни глаз в тот день неотступно следили за небом — там люди собирались опрокинуть колокольню, веками славившую Господа Бога. Рухнул крест, и по степи пронеслось ликование. Уже через час началась разборка стен.

А вечером, когда поутихли степные ветры и солнце закатилось за багряные облака, когда смолкли разговоры о найденных костях, Эйланд засел в своей комнате и принялся читать заметки поручика Миронова.

… В станице на правом берегу…

противник. Особой активности не проявляет. Артиллерия в лощине на станицей…

… редкая перестрелка. Река укрыта утренним туманом: ничего не видно…

… на монастырь внезапное нападение. Тяжело ранен в ногу. Остаюсь в тылу врага.

Наши отступают в панике, хотя для этого нет основания. По моим наблюдениям, силы противника незначительны. Продолжают наступать… направлении… Лично мне опасность угрожает теперь главным образом от своих. Пушки бьют по колокольне. Два снаряда как будто угодили в колокола, и они разразились оглушающим звоном.

Подтверждаются штабные данные: именно в этом районе действуют латышские стрелки и кавалерийский полк 52-й дивизии. Известный по желтым козырькам фуражек…

Нет сомнений, силы противника незначительны. Район оперативных действий все время расширяется. А подкреплений не поступает. Внезапным контрударом можно бывало бы отбросить противника за Днепр, восстановив тем самым прежнее положение.

В районе станицы Казацкой на реке… лодки. В степи рассредоточенные цепи противника. Кавалерия затыкает образовавшуюся брешь. Противник ломится по направлению к Черненко. Наша артиллерия ведет прицельный огонь. Уверен, к вечерку противник будет отбит.