Палачи - [2]

Перелет через Атлантику был обычнейшим Пан-Американским развлечением. В прежние добрые времена билет первого класса дозволял вам пользоваться особым залом ожидания, особым трапом, особой заботой. Ныне, если вы ждете чего-либо особого за собственные - или правительственные - сотни долларов, получайте несколько дюймов дополнительного пространства для телесной части, на которой сидят, и пару-тройку бесплатных мартини. А также право пялиться в услужливо установленный на борту "кретиноскоп". В первом салоне разместилось лишь пятеро привилегированных пассажиров. Четверым хотелось поспать, пятому - поглядеть очередной телевизионный шедевр. Кажется, "Рабыню динозавра". Шедевр пришлось поневоле созерцать всем вместе. Это и зовется демократией.

После промежуточной и весьма недолгой посадки в Глазго, где лил обломный ливень, мы устремились на север, к Бергену. Аэродромный автобус довез меня до Hotel Norge[1] - под неутихающим дождем. Я отметился у портье и прочитал дожидавшееся письмо. После дневного отдыха, освежившего меня и закалившего перед вылазкой в неприветливую климатическую зону, предстояло рыскать по городу, выискивая ресторан, именовавшийся Tracteurstedet, а уж этого названьица перевести не могу, не просите. Кажется, "Трактороград"... Я сносно болтаю по-шведски - достаточно, чтобы понимать норвежский язык, приходящийся шведскому двоюродным братом, - но в Скандинавии не бывал уже много лет, и дозволил тамошним языкам, хранящимся в памяти, немного заржаветь. Окажись операция жизненно важной, меня выдернули бы из Флориды загодя и сунули на ускоренные лингвистические курсы; однако вызванный с бухты-барахты агент не в силах воспользоваться надлежащими и по праву причитающимися удобствами.

Следовало шевелить мозгами, употреблять застрявшие в извилинах обороты речи.

Ресторан располагался у самого порта - морского, - там, где, согласно путеводителям, обосновались некогда ганзейские - немецкие, сиречь, - купцы. Они, если не слишком ошибаюсь, изрядно способствовали торговле Бергена с южными, более теплыми и пригодными для обитания, странами. Главным предметом вывоза служила, сдается, вяленая рыба. Колоритные кварталы старинных домишек теснились подле гавани, где им и полагалось ютиться. Ресторана же обнаружить не удавалось. По крайности, чужеземным оком.

Ополоумев от блужданий, я замахал рукою полицейской машине - фольксвагену с пометкой POLITI - и получил вразумительные наставления на маловразумительном английском. Заодно получил истинное мальчишеское удовольствие. Поясняю: работая на грани прямого столкновения с законом, - а зачастую и преступая оный в открытую, - весьма приятно обратиться к полицейскому запросто и услыхать вежливый ответ. Чувствуешь себя невинным, добропорядочным членом человеческого общества.

Улыбнувшись в знак благодарности, я проследовал по узенькому закоулку меж двумя рядами зданий и очутился на распутье, в лабиринте средневековых разветвлений, вымощенных гнилыми, трескающимися дубовыми плитками. Вокруг не замечалось ни души. По крайней мере, ни единой враждебной личности. Наконец, в тесном, скупо освещаемом тупике обнаружилась вожделенная вывеска. Я заглянул внутрь. Внутри обреталась дюжина субъектов, примостившихся на длинных деревянных скамьях, за длинным деревянным столом.

Я непостижимым образом сумел поведать распорядителю достойного заведения, что прошу полный и всеобъемлющий обед, после чего был препровожден в залу побольше и посветлее, на второй этаж. Недовольная официантка, напрочь не владевшая английским, растолковала едва ли не на пальцах: крепкие спиртные напитки воспрещены по всей стране и спрашивать стаканчик - непристойно.

Следовало, конечно, помнить, что европейские мартини весьма сомнительны, а Скандинавия чуть ли не бьет все британские рекорды по части запутанных, пустынно-сухих и отменно идиотских уложений. Следовало, разумеется, ухватить пару не облагаемых таможенной пошлиной бутылок в Глазго и приложиться к одной из них прямо в гостинице - если впрямь хотел подбодрить себя перед вечерней вылазкой. Теперь же надлежало мириться либо на пиве, либо на вине. Я предпочел первое и перечел письмецо, врученное при входе в Hotel Norge.

Предназначалось оно г-ну Мэттью Хелму, эсквайру; гостиница Norge, Площадь Старого Быка; Берген; до востребования. Вполне понятно. Человека просят поработать огородным чучелом, птичьим кошмаром - с какой стати скрывать его истинное имя? Пишешь письмо - изволь проставить на конверте самыми крупными и разборчивыми буквами. Дабы всякий, кого желают настращать, подглядел, прочел - и надлежащим образом ужаснулся. Правда, заранее зная, с каким чудовищем предстоит повстречаться, этот всякий мог (для пущей верности) пальнуть разок-другой прямо по самолетным сходням - но это уж отнесли бы на счет неизбежного профессионального риска. Имею в виду Мака и иже с ним. В конце концов, опасные особы для того и существуют, чтобы по ним палили, верно?

Писала, несомненно, женщина - по почерку судя. Судя по чернилам, женщина, еще не успевшая спятить. Каждый раз, видя записку, сияющую зелеными, красными или серо-буро-малиновыми строками, я думаю: коль предпочитает пятнать бумагу несусветными красками, значит, и в остальном несусветна.