Палач. Нет милости к падшим - [54]

Самые неравнодушные из них поначалу просто собирались, чтобы выпить-закусить и вспомнить старое. Затем в рамках Клуба появилась историческая гостиная, куда уже помимо выпускников стали приходить интересные люди со стороны. Историки, философы, геологи, физики, социологи, психологи не скрывали, что их привлекает возможность общения с людьми, объездившими практически весь мир. Как-то раз даже зашел разговор о том, а где виияковцев не было? И, вроде как, получалось, что только в Антарктиде. Но уже через день выяснилось: были они и там, причем не единожды. И неудивительно: 40 языковых кафедр готовили специалистов практически по всем основным мировым языкам. И как готовили! Недаром виияковец всегда и везде считался лучшим переводчиком, да к тому же еще и надежным. Его всегда охотно брали на работу в различные структуры, в том числе в разведку. Правда, подниматься по карьерной лестнице особо не давали. Кто знает, какие мысли бродят в его голове после чтения Шекспира и Яна Флеминга в подлиннике, не говоря уже о конфуцианских трактатах, Торе и Коране, о которых рядовой гражданин Советского Союза вообще ничего не слышал? Вот и держали их при деле, но на подхвате. Правда, и из этого правила исключения бывали, однако крайне редко.

Со временем историческая гостиная Клуба превратилась в своеобразное сообщество людей, достаточно хорошо изучивших как священные книги, так и философское наследие. Благодаря тому, что виияковцы наблюдали жизнь не из окон пятизвездочных отелей и туристических автобусов, они могли смотреть на мир как бы сверху, с высоты птичьего полета, соединив рациональные и иррациональные представления об ойкумене в единое целое. Так появилась небополитика — неординарный взгляд на происходящие в мире события.

Обладающие неплохим чувством юмора и самоиронией, активисты небополитики поначалу назвали то, чем они занимались, «просвещенным идиотизмом», поскольку их подходы к анализу происходящих в мире событий, да и к самой истории были не похожи на все то, что до этого делалось, и что нормальным научным сообществом, видные представители которого не без удовольствия посещали историческую гостиную, отвергалось на корню. Название этого еретического с точки зрения официальной науки мировоззрения возникло как-то само собой по аналогии с геополитикой. Поскольку активисты претендовали на то, что смотрят на мир сверху, они заменили землю («гео» — земля) на небо. Дабы не распылять знания и сосредоточить их под единой крышей, они со временем образовали Академию небополитики, благо, что никаких юридических препятствий к этому не было. Затем стали выпускать книжки, создавать сайты, короче, «сеять» свои знания о жизни в информационном пространстве. Поначалу на них смотрели как на юродивых, но после того, как некоторые их политические прогнозы сбылись, отношение стало более серьезным. Многие их мысли находили отклик в душе Труварова и соответствовали его мировидению. Он давно хотел познакомиться с небополитиками лично, и поэтому с радостью принял приглашение уральцев приехать в Екатеринбург, так как именно там после развала России обосновалась Академия. Его, правда, немного смущало то, что приглашение пришло лично от Президента Уральской республики. Но он полагал, что это бюрократическая необходимость, вызванная сложностями с оформлением его проезда через Московию.

Ему не терпелось поскорее найти Аглаю Крупнову, постараться заполучить заповедный ларец и определить, наконец, где же во всей этой истории, рассказанной когда-то отцом, правда, а где — вымысел. Хотя то, что он выжил в ситуации, в которой обычно не выживают, и то, что его хотели убрать и не смогли, будто какие-то высшие силы распростерли над ним свои крыла, подтверждало правоту отца, верившего в старое предание и особую судьбу своего сына.

Глава XXII Встреча с кольцом

«Форд» притормозил у обшарпанного четырехэтажного дома в центре города.

— Малая Ордынка. Приехали, — дедок подобострастно заглядывал в глаза Труварову. Тот молча достал из внутреннего кармана 500-евровую купюру и протянул обалдевшему водителю. Он долго не мог завести свой старенький рыдван, глядя вслед пассажиру, столь щедро расплатившемуся за пустяшную услугу.

Евгений Викторович вошел в подъезд и, пытаясь справиться с нарастающим волнением, нажал кнопку звонка. Спустя несколько минут, которые показались ему вечностью, дверь со скрипом открылась, и перед ним предстала древняя старушка в старинном платье и накинутом на плечи красивом платке, сложной, явно не современной, вязки. Она внимательно осмотрела Труварова с головы до ног и сказала: «Что-то вы, батенька, припозднились. Я не сегодня-завтра помру, а вас все нет и нет. Я уже нервничать начала, чего мне делать никак нельзя. Ну-с, милостивый государь, проходите в мои апартаменты. Уж извините за тесноту».

Труваров оказался в большой комнате, заставленной громоздкой мебелью. Его узнали! Но как?

— Да очень просто, — рассмеялась старушка, будто читая его мысли. В этот момент она напомнила Труварову старуху-графиню из пушкинской «Пиковой дамы». — Вы очень похожи на своего прадеда, чью фотографию моя матушка хранила всю жизнь. Да вот, пожалуйста, сами взгляните! — она взяла с комода зашитую в рамку из литой бронзы пожелтевшую фотографию, на которой был изображен мужчина средних лет. Такая же фотография хранилась в их семейном альбоме, но он никогда прежде не обращал внимания на удивительное сходство, существующее между ним и его славным предком.