Палач. Наказание как искупление - [8]

Дин осторожно прошел через холл в сторону кухни и нащупал дверь, которая по всем признакам вела в подпол. Он попытался открыть ее. Но она не поддалась. Достав из все той же притороченной к поясу сумки небольшой, похожий на тюбик предмет, он поднес его к замочной скважине и нажал на что-то в верхней его части. Через пять секунд раздался тихий, едва уловимый щелчок. Дин еще раз надавил на ручку. Дверь бесшумно открылась, и он оказался на лестнице, круто ведущей вниз. Осторожно нащупывая ступени, он медленно спустился. Глаза постепенно привыкли к темноте, и он различил отдельные выступы и какие-то странные силуэты. Вдруг его внимание привлек звук, похожий на стон. Сделав шаг в сторону, он оказался в просторном помещении, посередине которого находилось что-то громоздкое, издававшее нечленораздельные звуки. Дин нащупал выключатель. Зажег свет. Перед ним в старинном, из цельного дуба кресле сидел связанный по рукам и ногам человек с забитым кляпом ртом. Мужчина с мольбой взирал на Дина.

— Артемьев? — ответа Дин не услышал, так как рухнул как подкошенный на пыльный цементный пол.

Глава IV Трибунал (Екатеринбург. 2016)

Гондалев нетерпеливо ходил по просторной приемной Лазуренко. Прямо перед его приходом того срочно вызвали к Тимофееву. И теперь ожидание могло затянуться. А время поджимало. У формирующейся интересной европейской группы возникли непредвиденные проблемы. И сейчас надо было сосредоточиться на том, как ей можно помочь. Правда, там были два надежнейших и опытнейших человека. И все же…

С Константином Сергеевичем Дубровиным он служил в свое время в Прибалтике, в живописном месте латышского взморья, где был расположен один из крупнейших разведцентров СССР. Служба там была непростая, ребята занимались серьезными вопросами, решали ответственные задачи Родины и партии. А удаленность центра от цивилизации, как лакмусовая бумажка, проявляла все лучшее и худшее, что есть в человеке. Поэтому дерьмо, как говорится, всплывало сразу. Константин Сергеевич дерьмом явно не был. Поэтому не «всплыл». Со временем его послали в Юго-Восточную Азию, после чего он обосновался в спокойной Европе, где и встретил развал Союза. Возвращаться в непонятно какое государство он не захотел, полагая, что принесенная народу СССР присяга с прекращением существования самого государства теряет всякий смысл и юридическую силу. Написав какой-то формальный рапорт на имя начальника ГРУ, он остался в Италии, благо прекрасно знал язык и культуру этой страны. Иногда из солидарности и по старой дружбе он оказывал помощь тем ребятам, которые волей судьбы оказывались на Апеннинах. Так Гондалев узнал, где и чем он занимается. После того как перестала существовать и Россия, Борис Иванович через свою агентуру в Вене предложил Дубровину вновь поступить на службу. Высокопарных слов не говорилось. Не принято это было ни в ГРУ, ни в ПГУ. Но смысл задачи был понятен. И Константин Сергеевич, несмотря на вполне преклонный возраст, вернулся в строй, возглавив резидентуру уральской разведки на юге Европы.

С Дином же Гондалева судьба свела в Латинской Америке. Они сошлись на любви к крепкому кофе и хорошему рому, который в сочетании с местной колой, лаймом и большим количеством льда был, наверное, самым лучшим и самым эффективным средством от жары. Причем Борис Иванович настолько мастерски научился делать этот латиноамериканский «сбитень», что его дом стал объектом притяжения многих в русской колонии.

Итак. По сообщению Ланы (Гондалев все еще злился на то, что она рискнула выйти на него по открытому каналу связи), там пропал Артемьев. Тот самый морской пехотинец, которого он с помощью Ланы и хитро продуманной операции сумел вовремя перехватить и тем самым спасти Тауберга от пули наемного убийцы. Одновременно была решена задача по приведению в исполнение приговора экономическому советнику нынешнего президента Ингерманландии. Исчезновение Артемьева затруднило реализацию архиважной операции сформированной Дином группы.

На прошлой неделе уральский суд вынес решение по делу Чабисова Антона Борисовича, одного из лидеров младореформаторов и последовательных либералов 90-х. Чабисов и ряд крупных российских чиновников, обвиняемых в развале государства, должны были предстать перед специально созданным международным трибуналом. На таком решении настаивал Президент Уральской Республики Тимофеев и Генеральный прокурор Гей Георгий Владимирович. Обеспечить же наличие главных фигурантов процесса на скамье подсудимых должно было ведомство Лазуренко, поскольку добровольно никто из них ехать в Екатеринбург не собирался, а страны, в которых они обосновались после развала России, отказывались их выдавать, несмотря на неоднократные запросы уральской прокуратуры.

Западному обывателю действия уральцев могли показаться (и наверняка казались) абсолютно противозаконными, антигуманными и варварскими. Но Запад сам создал прецедент, развернув в Гааге деятельность собственного международного трибунала, который вершил суд над людьми исходя из собственного понимания законности и справедливости. Поэтому там судили сербских лидеров Милошевича, Караджича и Младича, но не трогали хорватов и боснийцев, оправдывали все, что шло в фарватере глобализации, и всячески осуждали тех, кто противился этому. А до этого были панамский лидер генерал Норьега, свержение конституционного правительства в Гранаде, уничтожение Югославии, унижение Сербии. Затем — захват Афганистана и Ирака, где американцы добились суда и казни Саддама Хусейна, не особенно считаясь при вынесении смертного приговора с протестом политической элиты антиглобалистского толка и общественным мнением многих стран Азии, Африки и Европы. Позже были смещение правящих режимов в Египте и Тунисе, цинично развязанная гражданская война в Ливии и хладнокровное убийство бен Ладена и, наконец, пособничество в развале России.