Палаццо Форли - [70]
Когда маркезина Форли вступила в церковь Санта-Кроче, то под темными сводами ее, кроме обыкновенного впечатления, производимого находящимися тут могилами и памятниками, была еще посторонняя причина страха и робости: тело того покойника, которого сопровождал и охранял падрэ Джироламо в последнюю ночь его на земле, перед вечным покоем в ее недрах.
Пространство церкви казалось еще огромнее и необъятнее, скрывая пределы свои в глубинах полумрака. Средний алтарь был пуст и не освещен, но на одном из боковых алтарей горели тускло и бледно погребальные свечи из желтого воска, а против жертвенника стоял гроб, в котором сквозь зашитый белый саван отличался покойник высокого роста. У гроба был налой, за налоем падрэ Джироламо читал службу по усопшем, недалеко от него, ризничий сидел на мраморной ступени алтаря. Услышав легкий шорох, аббат догадался о пришествии Пиэррины, пошел ей навстречу и, взяв ее за руку, увел в отдаленную исповедальню. Тут маркезина рассказала ему про все, что было с нею накануне: про записку, брошенную маскою, про ее позднее посещение дома Ионафана, про разговор с Леви, отчаянное положение дел маркиза, наконец, про находку духовного завещания Джиневры.
Аббат был глубоко огорчен, но он ожидал чего-нибудь подобного, зная уже о знакомстве Лоренцо с тщеславною и расточительною синьорою Бальбини. Но, услышав, что она дочь Ионафана и родственница командора Бианкерини, он не удивлялся более, и вот что Пиэррина, в свою очередь, узнала от него. Любимец Гаубетто был мальчик, соединявший в себе все пороки и дурные качества отца и матери. Этот мальчик был известный уже читателю Бианкерини, и когда Гаубетто умер и после него вступил во владение малолетний внук его Агостино, сирота, рожденный от тайного, но законного брака Луиджи с сестрою одного бандита, Бианкерини вздумал оспаривать у него его наследство, подделав подложное завещание. Законы вступились за Агостино и укрепили за ним его наследие; тогда Бианкерини пытался отравить мальчика, что принудило опекунов удалить его и послать на воспитание в Париж. Но вражда Бианкерини не успокоилась; во всю жизнь свою он не переставал заводить процессы против поместьев и владений маркизов Форли и, умирая, завещал свою злобу и свою ненависть сыну своему Карлу, записанному им в адвокаты в каком-то судебном месте великого герцогства Пармского, чтоб доставить ему как-нибудь случай дослужиться до звания, могущего заменить ему дворянство и имя в стране. О существовании Ионафана аббат не знал; вот почему он прежде не возымел подозрений на него. Но Карло вышел точно таким, каким желал его видеть отец, — честолюбивым, завистливым, пронырливым. Не смея действовать открыто против дома Форли, он всегда находился в числе его тайных недоброжелателей, радовался его неудачам, раздувал против него недоброжелательство флорентийского общества, злословил, клеветал, сочинял пасквили и карикатуры на маркиза Агостино, на Жоржетту, на их сына и невестку. Насчет бумаг, им предполагаемых, аббат был спокоен: они не существовали; злоба с помощью коварства могли лишить Лоренцо его собственности, но никогда не могли отнять у него звания его предков.
— Но, дочь моя, — продолжал падрэ Джироламо, рассказав маркезине эти до сих пор скрываемые от нее обстоятельства, но теперь ей сообщенные, чтобы объяснить ей настоящее положение, — не надо отчаиваться и не теряй надежды: за все страдания твои тебя ждет награда — твой брат не погибнет! Я не должен был открывать тебе эту тайну до той минуты, до того дня, когда гибель твоего брата сделается неизбежною. Эта минута, этот день пришли. Узнай же все и благослови Провидение, спасающее еще раз дом и семейство Форли!
И падрэ, осмотревшись кругом в безмолвном мраке пустой церкви, чтоб видеть, не подслушивает ли их ризничий, рассказал изумленной Пиэррине новую тайну, ключ которой она уже нашла в то утро, — в загадочном завещании ее прабабушки, Джиневры.
Когда страдалица, супруга Гаубетто, заметила, что дурное воспитание, даваемое ее сыну, и чрезмерная строгость, соединенная с глупым баловством, портят кровь и развращают ум ребенка, она предвидела, что, вырвавшись на свободу из старого замка и железных когтей отца, Луиджи погубит себя своими пороками. Мальчик нетерпеливо переносил лишения, на которые осуждал его эгоизм Гаубетто; он показывал наклонности к игре, к роскоши, к буйству, и мать, чтоб отвратить все беды, которые она предугадывала, тайно от мужа продала алмазы и драгоценности, доставшиеся ей после ее родителей, и стала собирать запасное богатство. Умирая, она доверилась своему духовнику, капеллану, вручила ему свою казну и приказала спрятать ее в флорентийском палаццо, устроив потаенное для нее место в стене за панелью, к которой прикреплена была знаменитая Мадонна Фра-Бартоломмео. Эти деньги должны были храниться там до разорения Луиджи и тогда послужить ему, но не отдавая их в его руки. В случае же исправления Луиджи и его спокойного обладания отцовским достоянием капеллан, умирая, должен был передать тайну своему преемнику или священнику при городском приходе маркизов Форли, а сокровище маркиза должно было оставаться неприкосновенным до какого-нибудь несчастного случая с ее потомками. Воля Джиневры была исполнена: капелланы замка владели ее тайною и передавали ее друг другу, пока в замке существовала домовая церковь и капеллан. Но в последние годы жизни Марко, отца Пиэррины, замок так обветшал, что принуждены были бросить его, и капеллан перешел из Апеннинов в домовую молельню городского палаццо. Там, чувствуя приближение своей смерти, он выбрал себе в преемники аббата Джироламо и сообщил ему о существовании клада и условиях, с ними сопряженных. Когда расточительность Лукреции привела дом Форли на край гибели, падрэ Джироламо почел нужным открыться маркизе Жоржетте и предложить ей взять деньги на уплату долгов; но Жоржетта, матерински осторожная, отказалась и предпочла стеснить себя и сына, чтоб приберечь для внуков неожиданное пособие. Она оставила неприкосновенным сокровище своей предшественницы и подтвердила аббату наставление хранить его и только в случае крайности открыть его существование потомкам ее. Падрэ Джироламо знал, что сумма, спрятанная в стене гостиной за картиною, довольно значительна, но он не знал наверное, в чем она состояла: он предложил маркезине идти, немедля достать ее, чтоб в следующее утро явиться с выкупом, когда векселя Сан-Квирико на Лоренцо будут поданы ко взысканию.
