Паиньки тоже бунтуют - [22]

– Нет-нет, Мариванна, мне срочно, дела! – пропищала я жалобно. – Пожалуйста, закройте за мной… Да, и Наташе привет, я ей потом позвоню!

Я сбежала из дома Исаевых столь стремительно, что даже не подумала о том, что общественный транспорт, возможно, еще не работает. Но мне было все равно.

Я постучала в стекло авто, стоявшего у метро. Таксист проснулся.

…Оказавшись дома, я первым делом принялась за уборку. Меня обуяла необъяснимая жажда деятельности. Я вытерла всю пыль со шкафов и принялась протирать под ними, двигая мебель.

В стенку постучала Тугина, недовольно заорав:

– Лид, ты чего там! Люди же спят еще!

Я мысленно выругалась и легла на кровать с томиком любимого Гете. Читала и тут же шептала вслух перевод, стараясь, чтобы получалось так же красиво и складно, как у знаменитых переводчиков. Но складно не выходило, совсем. Я читала чужие стихи и с безнадежностью понимала, что поэзия, да и литература вообще – не мое.

Я проснулась часов в двенадцать, вздрогнула и открыла глаза – кто-то трезвонил в нашу квартиру.

Добравшись до глазка, я распахнула входную дверь – на пороге стоял совершенно седой, благообразного вида мужчина. Это был Павел, бывший муж Алевтины.

– Лидочка, добрый день, извини, что беспокою… Не смог до Алечки дозвониться, вот и приехал, – голос у него был тихий, интонации – деликатные.

– А… у нас телефон до сих пор отключен. Да вы проходите, Павел. Алевтина Антоновна, наверное, в магазин ушла, скоро придет.

Дверь в комнату Тугиной была закрыта, и я предложила Павлу посидеть на кухне.

– Если не помешаю… – скромно произнес он.

– Ну что вы! Конечно, не помешаете.

Я вернулась в комнату и снова взялась за томик Гете, но минут через десять вскочила и подошла к зеркалу. Что значит: «Вроде и не уродина», что за «брр!»?

Из зеркала на меня смотрела мрачная и бледная особа, со спутанными, довольно длинными светло-русыми волосами и примятой челкой. Помнится, Наталья мне когда-то сказала, что носить челки неактуально. А я проглотила. Вот попробуй сказать ей о том, что ее коса уже давно смотрится нелепо, что Наталье она уже не идет…

И что имела в виду Наташа, когда говорила о том, что у меня скандинавская внешность? Я не уродина, это правда. Но что-то деревенское в моих чертах лица, кажется, проступает. Наверняка в генах есть что-то от северных крестьян. Наследие финно-угорских народностей? Хотя что-то в моем облике напоминает и о Норвегии, Дании, Швеции. Нечто скандинавское в моей наружности и правда присутствует. Если я надену свитер с оленями, то стану походить на жительницу этих суровых, холодных стран. Да и по характеру я всегда была сдержанной, молчаливой, спокойной. Депрессовала, но не устраивала истерик. До недавних пор, до вчерашнего дня…

Я заглянула на нашу крошечную, шестиметровую кухню. Павел сидел у окна, смиренно сложив руки на груди. Перед ним на столе лежала старомодная кепка. «Сколько ему? Кажется, пятьдесят. Он младше Алевтины года на два. И при этом совсем седой!» Мужчина вскинул голову, когда я вошла.

– Ее все нет? – сочувственно спросила я, хотя и без того знала, что моя соседка еще не вернулась. – Хотите, я передам ей, что вы заходили, она сама перезвонит…

– Нет, спасибо, Лидочка, я уж дождусь Алю. Мне ей деньги надо передать. Лично в руки. Нет-нет, – тут же смутился он, – я доверяю вам, но Аля… – Он не договорил и улыбнулся, показав свои белые, даже слишком идеальные зубы.

И мне вдруг стало так жалко Павла… Мученик совести. Совсем себя изгрыз, съел, иссушил. Состарился раньше времени. Хотел так мало от жизни, от брака – собственного ребенка, и только, а Алевтина и в этом ему отказала. Он долго терпел и устал ожидать, потому и сбежал к кроткой Гуле, которой в радость было жить со своим мужем… Мне всегда казалось, что дети – это радость, а не тяжкий крест и не нудная обязаловка, если они рождаются в любви, тогда есть и счастье…

– Павел, а зачем вы даете ей деньги? – вдруг вырвалось у меня.

Мужчина вздрогнул, с каким-то ужасом посмотрел на меня, потом заморгал смущенно. Он, всегда такой деликатный, никак не ждал от меня, «хорошей Лиды», подобной бестактности.

– Нет, правда? – настойчиво спросила я. – Сколько уже вы с Алевтиной в официальном разводе? Лет десять, не так ли? Зачем же давать ей деньги, молодой еще, в сущности, женщине? Она ведь далеко не пенсионерка! И здорова физически…

– Аля здорова?.. Ах, Лидочка, у нее столько болячек… – смущенно пробормотал Павел.

– Каких именно? То, что Алевтина любит плакаться на свое здоровье, не значит, что она тяжко больна. Просто она таким образом вызывает у вас чувство вины, Павел. Она манипулирует вами, давя на жалость! Была бы действительно больна ваша бывшая супруга – уж давно выбила бы себе инвалидность у государства, я вас уверяю!

– Но в ее года трудно найти работу, у нас же дискриминация по возрасту, Лида! Не с голоду же ей умирать… – пытался сопротивляться Павел.

– Она десять лет живет за ваш счет, неужели за десять лет нельзя найти работу в Москве? Да, секретарем на ресепшен ее не возьмут, но в посудомойки – пожалуйста! Вон, в ресторане за углом висит объявление.

– В посудомойки?!