Пахарь - [20]

Когда Оля приехала к нему в Чиройлиер, он предложил ей прорабскую должность. Он считал, что нет работы лучше этой, интересной и самостоятельной, богатой нестандартными ситуациями. Оля согласилась сразу. Ну и что, что кандидат наук? Стала строить сборные силикальцитовые домики. Была требовательна, как в своей лаборатории. Любое отклонение от строительных норм и правил вызывало неумолимое: «Переделать!» От таких строгостей строители давно отвыкли. Отношения натянулись. То, что ей казалось нормой, без чего, в ее представлении, и работать было нельзя, рабочие воспринимали как придирки. Наряды она закрывала без приписок, по фактически выполненным объемам. Ее опять не поняли. «Раз требуешь качества, надбавь, красавица, ведь мы теряем в количестве!» Бригадиры пригрозили уйти, выработка упала. Ушла она. Ушла с обидой на своих предшественников, испортивших людей нетребовательностью и приписками. Ее домики, однако, оказались лучшими в поселке, и их отвоевали для себя бригады, которые их построили. Потом в них водили экскурсантов и высоких гостей. Да, если бы она не ушла, люди, грозившиеся уйти от нее, тоже, скорее всего, подчинились бы ее требованиям, естественным требованиям человека, который стремится честно исполнять порученное ему дело. А как тогда поступил он, Дмитрий Павлович Голубев? Помог ли навести мосты, наладить контакты? Нет, предпочел остаться в стороне. Она работала в другом управлении, возводящем гражданские объекты, и он посчитал неэтичным вмешаться. Если бы тогда она не рубанула сгоряча, из нее получился бы отличный начальник участка. Могла бы и управление возглавить. Требовать она умела, но ключа к своим людям не нашла.

Вот с его лотковиками она бы не конфликтовала. Они работают четко, чисто и культурно. Каждая лотковая трасса — это певучая струна. Ту свою производственную неудачу Оля остро не переживала, отнеслась к ней философски. Единственное, что могло заставить ее гореть по-настоящему, были модели, ее гидравлическая лаборатория. Она перешла в контору управления, возглавила производственно-технический отдел. Закопалась в бумаги и люто затосковала. На монтаже домов утро сменялось вечером непостижимо быстро, как и на моделях. Конторский же рабочий день тянулся бесконечно. И однообразнее, обыденнее его не было ничего. Чертежи, вопросы материального обеспечения работ как бы обтекали ее, как вода обтекает мостовую опору. Все нужное она делала машинально, ума глубокого для этого и не надо было, как излишне было творить, выдумывать, пробовать. И она повела решительное наступление на мужа за скорейшее возвращение в Ташкент. Не Чиройлиер ее не устраивал, а нудная, казенная работа, заживо губящая в ней инженера. Она только теряла квалификацию, ничего не приобретая. Все ее умение на этом посту могло заключаться в аккуратности, ну, и еще в знании арифметики.

Он опять порадовался тому, что они мыслили одинаково. Не только он, прожженный практик, но и она, ученая, мечтатель, человек с иным углом зрения, увидела главное, что обрекает на медленный ход хозяйственный механизм наших строек — разобщенность исполнителей, работу каждого из них по своим индивидуальным планам. Не расписываться же в собственной беспомощности, подумал он. С этой проблемой он соприкасался ежедневно. Дисциплина плана являлась важной составляющей порядка, за который он боролся. Рабочая эстафета, бригадный подряд, как он понимал их, были прямым следствием порядка, грамотной постановки дела. Приказом, росчерком пера их не внедришь, семя должно упасть в возделанную почву.

Кто его союзники? Курбанов. Анатолий Долгов. Весь трест. Главк — когда дело дойдет до дележа праздничного пирога. А когда придется засучивать рукава? Тут на оперативную помощь лучше не рассчитывать. Кто противники? В том же главке их предостаточно. Привыкли громоздить строительный вал до высоты Монблана. Обвини их в косности — смертельно обидятся. Но вполне довольны сложившейся практикой распыления сил и средств по сотням объектов. Чем больше все запутано, тем меньше спроса и ответственности, это они усвоили твердо. Безымянны ли они, что он затрудняется их назвать? Не безымянны. Впрочем, откровенными, рьяными противниками порядка эти люди не выступали никогда, они не были ни недоучками, ни дураками. Они более тонко вели свою линию: новшества приветствовали, объявляли себя друзьями новаторов, а потом, когда нужно было помочь, засучить рукава, не помогали и рукавов не засучивали — напротив, где можно, новшества и новаторов умело порочили. Но и это становилось опасно. И тогда они выжидали. Новшества приходили и отвоевывали себе место под солнцем сами, без их участия, а они потом спокойно пользовались полученными результатами, записав их в свой актив. Они не желали хлопот, борьбы, неизбежных дополнительных усилий. Плыть по течению было привычно и неутомительно. И материальное вознаграждение оставалось таким же, как при активной жизненной позиции.

Ввести конвейер на монтаже лотковых оросителей было не так уж сложно. Главк имел свой завод, специализированный на этом виде изделий, свою автобазу, своих монтажников. Никого со стороны не пришлось подключать, просить, убеждать. Все уместилось в железные параграфы приказа. По опыту Дмитрий Павлович знал, что связи становятся особенно зыбкими там, где речь идет об одолжении. Легко опираться на помощь человека, содействие которого твоим замыслам — его служебный долг. Лотковый конвейер, собственно, и состоял из конкретной суммы служебных обязанностей конкретных исполнителей. Единая задача спаяла сотни людей. А чем, в сущности, нынешняя задача отличается от той, первой, успешно решенной им и его людьми? Только масштабами и разветвленностью связей. Рабочая эстафета сулила ритм, взаимодействие. Она сулила порядок. А именно порядка и жаждал сейчас каждый, кто утром поднимался на строительные леса.