Паханы - [10]

Когда же Генпрокуратура запросила Госдуму о подтверждении запроса, оттуда пришел ответ, что все это чистой воды фальсификация. Прошел бы номер — все встало на круги своя. Нет — и от сделанного шага можно откреститься. А чья подпись под документом и чье имя марается — честное или нет — опять дела нет. Цель оправдывает средства.

— Только не помогли Цирюлю никакие ухищрения. — Петрович погасил очередную сигарету. — Он все же отправился в мир иной на свидание к своему старому другу Васе Очко. И знаешь что? Не дает мне покоя одна мысль. Есть мнение, что скоропостижно скончавшегося в январе 1997 года Цирюля просто убрали.

— Происки спецслужб?

— Нет.

— Но он скончался в тюрьме, в Бутырском замке.

— Да, на той территории, где у воров в законе достаточно сильное влияние.

— Ну, совсем заинтриговал. Кто это сделал?

— А вот об этом сам подумай. Подброшу лишь одну мысль. Опять вспомнить надо Васю Очко.

— Ну?

— Кто хотел за его смерть отомстить?

— Япончик?!

— Этого я тебе не говорил. Но познакомиться с этой неординарной фигурой российского криминалитета стоит обязательно. Кстати, его наставником был известный вор в законе Монгол…

КРЫШЕСТРОИТЕЛЬ № 1, или Папа российского рэкета

О Монголе в кумовском архиве была лишь коротенькая справочка — пожелтевший стандартный лист с выходными данными начала 80-х.

В справке было написано, что осужденный Карьков Геннадий Александрович (так звали Монгола в миру), 1930 года рождения, прибыл в это отдаленное от благ цивилизации место этапом из Москвы. Режим содержания — строгий. Срок — 15 лет. За бандитизм и разбойные нападения. По тем временам это было не просто редкостью, — исключением из существовавшей уголовной практики.

Рапортуя очередному съезду КПСС, правоохранители каждый раз старались изо всех сил. На рубеже 80-х они доложили на самый верх: мол, с преступностью в обществе развитого социализма почти покончено, да иначе и быть не могло, ведь явление это — пережиток капитализма. Только поспешили правоохранители с этими победными реляциями.

Но вернемся к справке. В ней значилось, что эта судимость у Карькова не единственная. Первая ходка на зону приходилась на 60-е — три года за кражу в городе Боровске Калужской области, так сказать, по месту рождения и жительства.

— И это все? — Я вопросительно уставился на Петровича.

Мы сидели в его рабочем кабинете. Бывший лагерный кум, а потом оперативник по особо важным делам в одном из управлений по борьбе с организованной преступностью МВД, устроился в настоящем неплохо — помощником начальника службы безопасности далеко не последнего столичного банка.

Петрович восседал за большим офисным столом и размеренно покачивался в мягком кресле. Перед ним лежала красная папка. Из нее он извлекал различные бумаги. Длинноногая секретарша принесла пепельницу и организовала нам кофе.

— Этот Монгол оказался крепким орешком — чуть было бунт в зоне не устроил… — Петрович продолжил свой рассказ.

Так я узнал, что Монгол был из правильных воров старой школы, сумевших быстро подстроиться под новые условия. Он одним из первых обратил внимание на появившуюся прослойку подпольных миллионеров, теневых дельцов.

Тут, наверное, следует напомнить, что на закате социализма советский народ оказался не таким единым и монолитным, как утверждалось отечественными идеологами. Да и общенародная собственность таковой была только на словах. На деле же сытнее, богаче жил тот, кто мог отщипнуть от общего каравая побольше. Достигалось это различного рода приписками, сокрытиями, подтасовками в документах бухгалтерской отчетности.

Например, самым громким было «Хлопковое дело» — по нему проходили члены правительства одной из республик Средней Азии. Суть масштабной по тем временам аферы заключалась в том, что с юга в центр вместо первоклассного хлопка-сырца гнали воздух или бракованное сырье. Но расчет осуществлялся реальными дензнаками, которые оседали в карманах заинтересованных людей.

«Хлопоковое дело» — это растащиловка в масштабе всего государства. Но тот же самый процесс шел и на всех этажах социалистического дома. Ходовое сырье, продукция госпредприятий продавались за наличные деньги для личного обогащения чиновников, а по документам они проводилась как брак и списывалась.

Процветала спекуляция, самое страшное преступление социализма. Что сие значило? Купил по одной цене, по более низкой, а продал по более высокой. Разницу положил себе в карман в качестве навара, то есть получил прибыль, ничего не производя, не корячась над созданием материальных благ.

Так вот Монгол быстро смекнул, где собака зарыта. Потому объектом преступной деятельности избрал советских теневых дельцов. У них у самих с законом были нелады: ведь ценности, деньги и прочие материальные блага были добыты преступным путем. Значит, если «наехать» на такого бизнесмена и заставить его поделиться своим состоянием, он в милицию жаловаться не побежит. Ему проще отдать часть Монголу, чем потерять все, обратившись в соответствующие органы, где обязательно поинтересуются: откуда у вас все это? Так Монгол стал, можно сказать, папой российского рэкета.

Уже в самом начале личной карьеры, еще далекой от воровского поприща, Геннадий Карьков выделялся природной сообразительностью, самостоятельностью, а также резкостью суждений и поступков. Он все делал сам, неизменно выполняя роль неформального лидера. И сложись его судьба иначе, возможно, выбился бы в лидеры формальные. Хотя вряд ли.