Паэлья от Синей Бороды - [12]

Я так же на цыпочках добежала до своей комнаты, быстро переоделась в забракованный мужем костюм и прямо на босу ногу обула кроссовки. Теперь можно и на штурм холодильника отправляться. Надеюсь, мой сон не был вещим и Роза не выкинула несъеденный ужин в помойку, а рачительно убрала в холодильник.

Выйдя из комнаты, я почему-то повернула не налево, где находилась спальня, а направо и по другому коридору мимо гостевых комнат направилась к новой лестнице. Свет в этой, пустующей части этажа, как ни странно, был более ярким, и это меня подкупило.

Проходя мимо последней гостевой комнаты, я неожиданно услышала за дверью плач. В тишине спящего дома он показался мне громким, хотя на самом деле всхлипывания были еле слышны, удивительно, что я их вообще заметила. Я вернулась на шаг назад и, оглянувшись по сторонам, боязливо припала ухом к двери. Нет, определенно, в комнате кто-то плакал. От страха в области желудка мне стало так холодно, будто я залпом опрокинула в себя стакан ледяного молока. Даже дыхание перехватило. В доме только мы с Антонио, кто же там плачет, за этой дверью?

Роза. Ну конечно! Увлеченная постельной акробатикой с супругом, я не могла видеть, ушла ли домработница, как вчера, к себе домой или осталась здесь. И сейчас, затаившись в этой комнате, о чем-то горько плачет. Возможно, ей требуется помощь – стакан воды, например. Я решительно нажала ручку, но дверь не поддалась. Женщина заперлась, словно предвидела, что мы можем потревожить ее уединение.

– Роза, Роза, это вы? – закричала я, одновременно барабаня в дверь и от волнения забыв, что домработница не поймет меня. – Роза, откройте! Что с вами?

Всхлипывания смолкли, но уже через мгновение возобновились и переросли в рыдания. С женщиной явно была истерика. Я всерьез испугалась: что же случилось, что заставило Розу так плакать. И как бы она не натворила в состоянии аффекта чего-нибудь ужасного.

– Роза, Роза, это ты? – заколотила я с удвоенной силой в дверь и, спохватившись, перешла на испанский: – Эрес ту? Роза?

Рыдания снова смолкли, но мне, однако, не открыли. Я подергала ручку и, нахмурившись, вновь прижалась ухом к двери, обращаясь в слух и пытаясь понять, что сейчас там делает домработница. Но за дверью была тишина, будто несчастная женщина, испуганная тем, что ее обнаружили, обернулась в мышонка. Мое воображение тут же угодливо подсунуло жалостливую картинку: зареванная Роза сидит на полу, прижавшись спиной к кровати, и зажимает себе рот ладонью, дабы всхлипывания не были мне слышны. От такой картинки я едва сама не заревела и уже подняла руку, чтобы вновь постучаться, как вдруг по ту сторону двери раздался такой громкий стук, будто в дверь с силой запустили стеклянной вазой, и последовавший за ним звон рассыпающихся осколков. Я вскрикнула и резко отпрянула от двери. И тут же уперлась спиной во что-то мягкое, оказавшееся для меня настолько неожиданным, что от испуга я заорала, резко дернулась, теперь уже вперед, и шибанулась лбом в дверь.

– Кариньо, кариньо![4] Ке те паса?! Что слю-учи-илос?!

Этим «мягким», на что я наткнулась, оказался муж, который незаметно для меня подошел сзади. Я развернулась к Антонио и, прежде чем ему ответить, приложила ладонь к груди и сделала два глубоких вдоха, чтобы немного прийти в себя.

– Ты… Ты меня напугал. Я испугалась. Боюсь. Тенго мьедо, понимаешь?

– Извини, – повинился Антонио и растерянно хлопающими ресницами и сокрушенно поджатыми губами стал чем-то похож на провинившегося ребенка. – Я не хотель дать тебе… как это сказать… страх? Да, страх.

– Ладно, проехали, – махнула я рукой. Муж повторил за мной слово «проехали» с вопросительной интонацией, явно не понимая его значения, но мне было не до просветительских работ в области русского языка, меня волновало другое.

– Там Роза плачет, – ткнула я пальцем в закрытую дверь.

– Роза? – удивился муж. – Роза в доме. В другом доме, да. Здесь – нет.

– Но там кто-то плачет! Женщина! Если не Роза, то кто?!

– Женсчина? Плачет? – забормотал Антонио, удивленно округляя и без того большие глаза. И неясно было, то ли он переспрашивает, потому что не понял, о чем я говорю, то ли понял и очень удивился тому, что кто-то плачет в гостевой комнате. Но все же прислонился ухом к двери и с полминуты послушал.

– Не плачет, – повернулся он ко мне.

– Сейчас – нет, но раньше плакал! Раньше, понимаешь, до того, как ты пришел! У тебя есть ключи? Надо открыть комнату и посмотреть!

Я для надежности изобразила жестом, что нужно отпереть дверь. Антонио вскинул брови и развел руками:

– Не надо ключ! Правда! Эта комната откры-ти. Да, я так сказаль?

– Ни фига она не открытая, – пробубнила я себе под нос и машинально нажала на ручку, как делала и раньше. И дверь вдруг поддалась мне, на удивление, так легко, что я, никак не ожидавшая того, что она откроется, чуть не упала внутрь комнаты, спасибо, благоверный вовремя ухватил меня за талию одной рукой, а второй быстро нажал выключатель.

– Господи, – только и нашла что сказать я. Открытая дверь, которая всего минуту назад была заперта. И совершенно пустая комната. Никого. Никого, кто бы мог в ней так громко и отчаянно рыдать. И даже не было осколков от разбившегося стеклянного предмета. Ничего.