Падение великого фетишизма ; Вера и наука - [2]
Смутное понимание этого факта наблюдается уже в древней философии, которой оно подсказывалось еще греческими языком, обозначающим «речь» и «мышление» одним и тем же словом — «λογος». Напр., для Платона мышление есть «разговор, который душа ведет с самой собою по поводу различных предметов ее созерцания». Но решительное и ясное установление коренной идеологической связи принадлежит XVIII–XIX веку, эпохи зарождения и развития сравнительной филологии. Гердер и особенно Вильгельм Гумбольдт исследовали эту связь и дали замечательные по своей определенности и глубине ее формулировки.
Гердер характеризовал ее, как тожество. Указывая, напр., на обычную особенность восточных языков, что понятие «познавать» выражается посредством слов, означающих «давать имена», он замечает: это вполне естественно, ибо в глубине души оба эти акта составляют одно. Гаманн красиво формулировал — первичность речи, называя ее «deipara» (богородицей) человеческого разума.
В. фон-Гумбольдт с особенной полнотой и силой, хотя в несколько тяжеловесной философской форме выяснил ту социальность мышления, которая опирается на его происхождение из речи. Его вывод таков: «человек понимает себя только тогда, когда он на опыте убедился в понятности своих слов другим людям»; и следовательно, вообще речь есть «образующий орган человеческой мысли».
Самые крупные из последующих представителей сравнительной филологии — Гейгер, Макс Мюллер, Нуарэ дали огромную научную обосновку той же идее; а параллельно с этим филологическая психология, опираясь на анатомию нервных центров, приходила к ней же на своем специальном пути.[2]
Вопрос о происхождении первичных элементов идеологии, слов-понятий, был гениально разрешен немецким филологом Людвигом Нуарэ. Это решение так естественно и целостно входит в систему нашего мировоззрения, что с первого взгляда может показаться совершенно непонятным, каким образом к нему мог прийти мыслитель совершенно иного, даже противоположного философского направления — сторонник Канта-Шопенгауэра. Тут перед нами один из тех случаев, когда истинный ученый, подчиняясь логике объективных фактов, достигает научной истины независимо от своих общих предпосылок, или даже вопреки им. Так сила общественного развития часто заставляет личность служить тем целям, которых она не сознает, тем тенденциям, которые она считает себе чуждыми…
Я давно уже и не раз печатно указывал на огромное значение теории Нуарэ для социальной философии марксизма. Но до тех пор, насколько можно судить, знакомство с нею в нашей идейной среде распространено весьма мало. Поэтому я теперь несколько более систематично изложу ее сущность, опираясь на классическую работу Нуарэ, — «Происхождение языка» («Ursprung der Spreche», Майнц, 1877), все еще не переведенную на русский язык.
Как должен быть поставлен самый вопрос о возникновении речи и мышления? Эту постановку Нуарэ берет у своего учители, Лазаря Гейгера. Она такова:
«Каким образом существо разумное и говорящее могло произойти от существа, не обладающего ни речью, ни разумом?»
Другими словами, начало человеческого мышления (и, значит, языка) лежит там,
«…где понятие переходит в нечто такое, что не есть понятие, ибо никогда никакая вещь не объясняется из одинаковой с нею, но всегда из иной, которая аналогичным образом нуждается в объяснении еще иною вещью, и так далее, без конца…»
Таково действительно научное и действительно революционное понимание задачи. Мышление возникло из того, что не есть мышление, т.-е. из бытия. Идеология развилась из того, что не есть идеология, — и марксисту легко понять из чего именно: из социального бытия или производства… Таков и оказывается, в конце концов, результат исследования буржуазного ученого, Людвига Нуарэ; к этому результату неуклонно ведет его догма научно-установленных фактов. И невольно становится грустно, когда с этим уверенным и последовательным отношением к вопросу сравнить то половинчатое и робкое отношение, которое еще весьма обычно и в нашей марксистской литературе.[3]
Прежде всего, исследователю требуется, очевидно, выяснить какого вообще рода то первичное бытие, из которого развилось мышление, воплощенное в речи. Если нам исторически неизвестно самое начало языка людей, то во всяком случае надо искать ответа в его древнейших формах, которые стоят ближе к этому началу. Какие слова-понятия возникли всего раньше? Что ими обозначалось? На этот вопрос для Нуарэ имелся определенный ответ, выработанный сравнительной филологией.
«Индийские грамматики, — писал Гейгер, — уже больше двух тысяч лет тому назад выводили все слова своего языка из глагольных корней; эти корни в их совокупности они признавали за те первичные обозначения, которые должны были лежать в основе всех языков данного семейства». Благодаря этому, и среди европейских исследователей быстро проложило себе дорогу убеждение, что все огромное богатство слов языка произошло из гораздо меньшего числа элементов — корней, и что эти корни по существу заключают в себе только
