Падение титана, или Октябрьский конь - [40]

Ее распущенные волосы раскинулись прядями по подушке. Не густые и черные, как у Сервилии, и не та огненная река, в которую он мог завернуться, как у Рианнон. Это волосы Клеопатры, и тело ее же. И эта Клеопатра любит его не так, как другие. Она возвращает ему юность.

Глаза львицы были открыты, она смотрела ему в лицо. Прежде он тут же отстранился бы, чисто рефлекторно закрыл ей доступ в себя. «Никогда не вооружай женщину мечом лишних знаний, ибо она кастрирует им тебя. Но тут много евнухов, зачем ей еще? Понимает ли она, что я стал ей мужем, отцом, дядей, братом? Я равен ей по власти, но я — мужчина. Я одержал над ней победу. Теперь я должен показать ей, что не собираюсь подчинять ее себе. Ни одна из моих женщин не была мне служанкой».

— Я люблю тебя, — сказал он, раскрывая объятия. — Как мою жену, мою дочь, мою мать, мою тетку.

Она не знала, что он отождествляет ее с реальными женщинами, но вся засияла от любви, облегчения, большой радости.

Цезарь принял ее в свою жизнь.

Цезарь сказал, что любит ее.

На следующий день он посадил ее на осла, и они отправились посмотреть, что сделали с Александрией шесть месяцев войны. Целые улицы лежали в руинах, ни одного неразрушенного дома. Временно возведенные баррикады и стены щеголяли покинутой артиллерией. Повсюду копошились женщины и детишки, выискивая что-либо съедобное или полезное для себя. Бездомные, грязные, в лохмотьях, лишенные всякой надежды. От порта почти ничего не осталось. Когда Цезарь поджег корабли александрийцев, огонь распространился и сжег все склады, то, что осталось от большого торгового центра, эллинги, доки, причалы.

— О, и хранилища книг больше нет! — ломая руки, воскликнула Клеопатра. — Нет каталога, и мы никогда не узнаем, что сгорело!

Цезарь с иронией посмотрел на нее, но ничем не выдал своего удивления. Надо же! Ее совершенно не тронул вид голодных детей, и в то же время она готова заплакать из-за потери каких-то книг.

— Но библиотека в музее, — сказал он, — а музей в порядке.

— Да, но наши библиотекари такие медлительные. Книги прибывали быстрее, чем они успевали их регистрировать, поэтому в последние сто лет их складывали в специальном хранилище. А теперь его нет!

— Сколько книг в музее? — спросил он.

— Почти миллион.

— Тогда беспокоиться нечего. Утешься, моя дорогая! Количество книг, когда-либо написанных в мире, никак не превышает миллиона, а значит, сколько бы книг ни хранилось в сгоревшем складе, все они были либо копиями, либо вновь созданными трудами. Многие книги в музее наверняка тоже копии. А недавние работы легко можно достать. Библиотека Митридата Пергамского насчитывает около четверти миллиона книг, большинство из них, я полагаю, новинки. Запроси у него копии книг, которых нет в музее. Можешь также обратиться к Сосию или Аттику в Риме. Своих книг у них нет, но они займут их у Варрона, Луция Пизона, у меня, у других, у кого есть большие личные библиотеки. Кстати, это напомнило мне, что в Риме нет публичной библиотеки и я должен это исправить.

Двинулись дальше. Аркада агоры пострадала меньше остальных общественных строений. Правда, несколько ее колонн были разобраны на секции, чтобы заблокировать арочные проходы под Гептастадием, но стены выглядели нетронутыми, как и большая часть крыши. А вот от гимнасия осталась лишь часть фундаментов, здание же суда исчезло совсем. Насыпной холм, воздвигнутый в честь Пана, лишился растительности и водопадов. Его ручьи иссякли, в сухих руслах блестела одна только соль. На всяком клочке ровной земли стояла римская артиллерия. Не осталось ни одного целого храма, но Цезарь был рад, что сохранились скульптуры и барельефы, хотя все они были в грязи.

Серапейон в Ракотисе пострадал мало благодаря своей удаленности от Царской улицы. Однако в главном храме недоставало трех массивных балок, и крыша прогнулась.

— А сам Серапис великолепен, — сказал Цезарь, с трудом обходя горы мусора и обломков.

Серапис сидел на золотом троне, усыпанном самоцветами. Похожий на Зевса, с окладистой бородой, с длинными волосами и с трехглавым псом Цербером, жмущимся к его ногам. Голова слегка склонилась под тяжестью огромной короны в форме корзины.

— Очень хорошая статуя, — повторил Цезарь, внимательно разглядывая изваяние. — Конечно, не Фидий, не Пракситель и не Мирон, но очень хорошая. Кто ее делал?

— Бриаксис, — сухо сказала Клеопатра, поджав губы.

Она глядела на храм, вспоминая, какое это было прекрасное здание: удивительно пропорциональное, просторное, с ярко раскрашенными и позолоченными ионическими колоннами, оно стояло на высоком подиуме со ступенями, ведущими к главным дверям. Метопы и фронтон — подлинные шедевры архитектуры. А выжил только Серапис.

«Похоже, Цезарь видел так много разграбленных городов, так много пепелищ, так много свежих развалин, что очерствел сердцем. Картина разрушений не производила на него ни малейшего впечатления, хотя виноваты в них по большей части именно он и его солдаты. Мои люди ограничились бы простыми домами, лачугами и трущобами, которые мало что значат».

— Ладно, — сказала она, когда Цезарь и его ликторы провожали ее обратно в целехонький Царский квартал. — Я соберу все золото и серебро. Все, что смогу отыскать, лишь бы восстановить храмы, гимнасий, агору, суд и остальные общественные строения.