Падение титана, или Октябрьский конь - [20]

Не в привычках Цезаря было тратить свое драгоценное время, разглядывая неизвестных людей, даже если эти люди имели такой статус. Однако он определенно не ожидал увидеть тоненькое маленькое создание без малейших признаков царственности! Пораженный, он обнаружил, что ей наплевать на свой вид. Клеопатра ловко, как обезьянка, выбралась из циновки и даже не огляделась в поисках какого-нибудь полированного металлического предмета, который можно использовать как зеркало. «А она мне нравится! — подумал он. — Она напоминает мне мать. Такая же быстрая и решительная». Однако если его мать слыла первой красавицей Рима, то царицу Египта назвать красавицей было нельзя. По любым меркам.

Без грудей, о которых стоит упоминать, без бедер, просто плоская сверху донизу. Руки, как палки, прикреплены к прямым плечам, шея длинная и тонкая, а голова напоминает голову Цицерона — слишком большая для тела, на котором сидит.

Лицо тоже не отличается привлекательностью. Нос большой, крючковатый, все внимание невольно сосредоточивается на нем. По сравнению с ним остальные ее черты неплохи: полные, но не избыточно, губы, хорошие скулы, овал лица с твердым подбородком. А вот глаза красивы. Очень большие, широко открытые, с темными ресницами под темными бровями. Радужная оболочка как у льва — золотисто-желтая. У кого же он видел такие? Ну конечно, у отпрысков Митридата Великого! Она же как-никак его внучка. Но роднят ее с ним одни лишь глаза. Все Митридаты крупные, с германскими носами и желтыми волосами. А у нее волосы светло-каштановые, закрученные жгутами от лба к затылку, как полосы на арбузе, и свернутые в тугой небольшой узел. Кожа приятная, темно-оливковая, такая прозрачная, что сквозь нее видны голубые вены. Белая лента-диадема охватывает голову. Единственное свидетельство ее царского звания. В остальном — никаких украшений. Платье простое, желто-коричневое, в греческом стиле.

Клеопатра тоже пристально разглядывала его, явно удивленная.

— И что же ты видишь? — спокойно спросил он.

— Большую красоту, Цезарь, хотя я думала, что ты смуглый.

— Есть светлые римляне, есть совсем белокожие, есть смуглые, есть рыжеволосые и веснушчатые.

— Так вот откуда ваши прозвища — Альбин, Флавий, Руф, Нигер?

А голос замечательный! Низкий и мелодичный. Словно она не говорит, а поет.

— Ты знаешь латынь? — спросил он, удивившись в свою очередь.

— Нет, у меня не было случая выучить ее. Я говорю на восьми языках, но все они восточные. Я знаю греческий, древнеегипетский, демотический египетский, иврит, арамейский, арабский, индийский и персидский. — Ее кошачьи глаза блеснули. — Может быть, ты обучишь меня латыни? Я очень способная ученица.

— Сомневаюсь, что у меня будет время, дитя, но если ты хочешь, я пришлю тебе учителя из Рима. Сколько тебе лет?

— Двадцать один год. Я на троне уже четыре года.

— Пятую часть твоей жизни. Да ты ветеран. Сядь, пожалуйста.

— Нет, тогда я не смогу хорошо тебя видеть. Ты очень высокий, — сказала она, глядя на него сверху вниз.

— Да, как галлы и германцы. При надобности я мог бы, как в свое время Сулла, сойти за кого-то из них. А что с твоим ростом? Ведь твои родичи высокие.

— Отчасти я унаследовала свой маленький рост. Мать моего отца — набатейская принцесса, но она не была чистокровной арабкой. Ее бабушкой была парфянская принцесса Родогуна — это другая кровная линия рода царя Митридата. Говорят, что парфяне низкорослые. Но моя мать винила в этом болезнь, которой я переболела еще ребенком. Поэтому я всегда думала, что Гиппопотам и Крокодил вобрали мой рост в себя через ноздри, как они делают это с рекой.

Губы Цезаря дрогнули.

— С рекой?

— Ну да, во время гибельного разлива. Таверет-Гиппопотам и Собек-Крокодил вбирают в себя воду Нила ноздрями, не давая ему разливаться. Они делают это, когда сердятся на фараона, — объяснила она совершенно серьезно.

— Поскольку ты фараон, скажи, почему они сердятся на тебя? Нил не выходит из берегов уже два года, как я понимаю.

Клеопатра застыла в нерешительности. Потом отвернулась, немного походила по комнате и вдруг возвратилась на место и встала прямо перед Цезарем, покусывая нижнюю губу.

— Дело очень важное, — сказала она, — поэтому я не вижу смысла хитрить с тобой в женской манере. Я надеялась, что ты внешне непривлекателен — в конце концов, ты уже стар — и потому не отвергнешь меня, хотя я и некрасива. Но я вижу, что слухи верны и что ты можешь получить любую красавицу, несмотря на преклонный возраст.

Цезарь склонил голову набок, его серые непроницаемые глаза потеплели. Нет, их согрело вовсе не вожделение, он просто наслаждался общением с ней. Она выходила с честью из очень сложных для себя ситуаций: убийство сыновей Бибула, восстание в Александрии; несомненно, были и другие кризисы. И при этом она говорила как невинное дитя. Да она и была невинна. Ясно, что ее брат-муж еще не осуществил свой супружеский долг, а поскольку она была богом на земле, то не имела права сойтись со смертным. Бедняжку окружали евнухи, ей было запрещено оставаться наедине с некастрированным мужчиной. «Видимо, ее положение и впрямь очень серьезное, иначе она не была бы одна здесь со мной, некастрированным смертным мужчиной».