Падение Тисима-Реттоо - [36]

Молчание. И снова молодой голос:

— Давайте положим их в угли, господин капитан, они еще успеют поджариться.

— Хорошо, я сам займусь ими, а вы, Эрвин, поднимитесь вверх и понаблюдайте за морем.

Вскоре послышался топот ног, и капитан Воронков увидел сквозь ветви, как вверх по овражку пробежал невысокий коренастый солдат в сильно поношенной одежде и смятой пилотке. Журналист успел запомнить его скуластое бронзовое лицо, заросшее русой курчавившейся бородкой. Солдат расторопно вылез из овражка на противоположную от Воронкова сторону и стал карабкаться по каменной осыпи к верхней площадке острова.

Прячась среди зарослей, Воронков быстро дополз до края оврага, где отдыхали его друзья, и почти кубарем скатился к ним. Укрытые парусом, они спали, прижавшись друг к другу. Парусина хорошо маскировала их: она была такая же светло-серая, как и камни. Со стороны вершины острова их и без того прикрывал обрыв оврага.

Воронков долго будил майора Грибанова, до того устал прошедшей ночью этот человек. Проснувшись, тот сразу же вскочил. Офицеры отошли в сторону, чтобы разговором не разбудить остальных. Обдумав все детально, решили разбудить пока Борилку и оставить его караульным в овраге, а самим подползти к овражку и попытаться подслушать разговор неизвестных.

Вскоре они лежали там, где уже побывал перед тем капитан Воронков. Им недолго пришлось ожидать: на осыпи загремели камни — это вместе с потоком щебня и глины скатывался в овраг русобородый солдат. Он пробежал почти перед носом Грибанова. Майор шепнул на ухо журналисту.

— Форма американская. Сержант.

— На море нет ничего, — послышался молодой голос из овражка. — Как ваше жаркое, господин капитан?

— Еще немножко подождем. Угли не очень жарки. Знаете, Эрвин, я дома чертовски любил мясо индейки, когда его хорошо прожарят. Моя кухарка, старая негритоска, умела отлично готовить это мясо. Сейчас приходится только вспоминать об этом да глотать слюнки, — вздохнул невидимый капитан.

— Мой отец разводил индеек, господин капитан, и я тоже очень любил их мясо. В кризис перед войной пришлось всех уничтожить, — скупщики не брали, и нам не на что стало покупать корм. Как-то теперь там дела у отца?

— Припомните мои слова, Эрвин: война надолго оздоровит нашу экономику. Разве уже в первые годы лендлиза не стали поправляться дела у вашего отца?

— Тогда поправились.

— Если нам удастся унести отсюда кости, Эрвин, я непременно побываю у вас в Техасе, навещу вашу ферму. Меня всегда привлекала поэзия этих знойных и суровых мест.

Майор Грибанов шепнул на ухо Воронкову:

— Дело ясное: они, как и мы, спасаются от японцев. Нам нечего их остерегаться. Пошли.

Они встали, отряхнули с одежды сухую кедровую хвою и молча стали спускаться по глинистому скату на дно овражка. Овражек круто повернул вправо, и двое русских лицом к лицу очутились перед двумя американцами. Те сидели у дотлевающего костра, поджав под себя ноги. Овражек здесь сужался, над ним висли кущи кедрача, образуя тенистый шатер. Американцы даже не встали, так они были ошеломлены внезапным появлением неизвестных.

— Пресвятая дева Мария, привидения это или живые люди? — проговорил рыжебородый с веснушчатым совиным лицом. Он был в изорванном офицерском френче, с портупеей через плечо. Как и сержант, он не сводил широко открытых желтых глаз с Грибанова и Воронкова.

— Прошу не пугаться, мы с добрыми намерениями, — сказал по-английски майор Грибанов. — Доброе утро!

— Кто вы?

— Мы русские офицеры, как и вы — спасаемся от японцев.

— Рашен?

При этих словах капитан встал — длинный, сухопарый, оборванный, он пристально и жадно разглядывал русских. За ним поднялся и сержант с курчавящейся бородой.

Не сразу американцы пришли в себя. Убедившись наконец, что перед ними не привидения, а живые люди, русские офицеры, рыжебородый поднял обе руки и восторженно прокричал изо всех сил:

— Рашен хура!

За ним повторял и русобородый. Потом офицер ловко поднес два пальца к пилотке и представился:

— Ральф Брич, капитан воздушных сил Соединенных Штатов Америки, штурман бомбардировочной авиации дальнего действия. Прошу извинить, — он потряс рваную полу френча и стал шутить, оглядывая себя: — Больше года не имею подходящего случая сменить костюм…

Костюм его и впрямь давно требовал замены: на френче было больше клочьев, чем живого места, повсюду торчала, подкладка, во многих местах сквозь дыры проглядывало голое тело. Не поддерживай его широкий офицерский ремень с портупеей, френч, кажется, развалился бы на части. Такой же жалкий вид имели и брюки. Они были заправлены в стоптанные разбитые ботинки, обвязанные сыромятными ремнями из сивучьей кожи. Всклокоченная широкая борода, в которой потонуло его совершенно круглое лицо, и грива, вылезающая из-под пилотки, выглядели под стать костюму капитана Брича.

— Представляю вам своего коллегу, — уже освоившись, продолжал он: — Сержант Эрвин Кэбот, бортрадист из экипажа моего бомбардировщика.

Несмотря на большую бороду, «коллега» выглядел юнцом, он был едва ли не наполовину моложе капитана Брича. Скуластый, с синими, глубоко посаженными маленькими и колючими глазами, он держался немного пугливо, скромно и не проронил пока ни одного слова.