Падение короля. Химмерландские истории - [34]

Но тут Йенс Андерсен дернул головой в сторону Миккеля, как бы напоминая остальным о его присутствии. Ничего из сказанного Миккель не слыхал. Но король, взглянув на него, пришел в бешенство.

— Да отпустите вы наконец этого! — вырвалось у него в раздражении. Йенс Андерсен обернулся к Миккелю, выражением лица как бы смягчая королевский выпад, и Миккель поспешно вышел вон.

— А ну-ка, поддайте пару! — услышал он из-за двери возглас короля. Дожидаясь за дверью и облачаясь в свое платье, он снова слышал плеск воды и шипение пара. Звук голосов больше не доносился.

Через полчаса на пороге показался епископ, он был очень разгорячен и быстро дышал; отдуваясь, он стряхивал влагу, стекающую ему в рот, и отирал лоб, кончики пальцев у него сморщились от горячей воды. Миккель тут же был отправлен с ответным поручением к архиепископу Густаву Тролле^{35}, оно состояло только из двух латинских слов. Миккель позволил себе улыбнуться, когда Йенс Андерсен заставил его, точно несмышленого мальчишку, несколько раз повторить эти слова вслух.

— Смотри же, запомни их хорошенько! — наказал ему епископ еще раз на прощание, прежде чем Миккель закрыл за собой дверь.

Архиепископ стоял у окна с гусиным пером в руке; едва Миккель вошел, он порывисто обернулся ему навстречу. Но услыхав слова, которые должен был передать ему Миккель, он швырнул на пол перо и в сильном волнении принялся ходить по комнате. Миккелю велено было передать архиепископу от имени короля последние слова господа нашего Иисуса Христа, сказанные им на кресте, — в задумчивости архиепископ несколько раз повторил их вполголоса; на столе перед ним был расставлен дорожный алтарь, архиепископ всё кивал и кивал головой:

— Consumatumest^{36}!

Миккель ожидал, не будет ли ответного поручения. Но Густав Тролле, казалось, переменил уже ход своих мыслей, он приблизился к Миккелю и остановился перед ним, рассеянно глядя ему в лицо. Бескровные губы его покривились с каким-то неопределенным выражением; может быть, это была растроганная улыбка, а может быть, гримаса, перед тем как чихнуть; голос, которым он заговорил с Миккелем, был странно кроток — архиепископ спросил, нет ли у Миккеля какого-нибудь желания, почему-то он проговорил это нерешительно и с запинкой.

От этих слов Миккеля бросило в жар. Вся двадцатилетняя тяжкая и бессмысленная солдатская служба промелькнула вдруг перед его мысленным взором, как один день. Он вспомнил мечты своей юности так, будто все это было только вчера. Чего бы он хотел пожелать? Если бы в его воображении кто-то задал ему этот вопрос, он ответил бы: «Всего!» Так бы он отвечал вплоть до нынешнего момента, когда его действительно спросили. Сейчас он не желал ничего.

Миккель уныло посмотрел на епископа. Нельзя ли сделать так, чтобы ему служить при особе короля, промолвил он скучным голосом. Он снова потупил глаза и начал втихомолку потирать руки, словно нищий, который, дожидаясь у чужого крыльца подаяния, ненароком задумался о том, как холодно ждать на ветру, пока наконец вынесут милостыню.

— Хорошо! — кивнул на это Густав Тролле. Он спросил Миккеля, не хочет ли он пристроиться писарем, коли знаком с латынью, но Миккель покачал головой. Вот если бы его назначили в конный отряд, охраняющий короля…

Удаляясь по улице от дома архиепископа, он шел понуро, точно глубокий старик. Много лет он мечтал о том, чтобы попасть на королевскую службу, и хотя его переполняла радость при мысли, что он своего добился, он в то же время был подавлен сознанием своего убожества.

В тот же вечер во дворце был дан большой бал для всего города.

Миккель Тёгерсен стоял в почетном карауле у дверей большого зала, одетый в железные доспехи и сверкая новеньким, с иголочки снаряжением. Повышение в должности произошло с молниеносной быстротой; Йенс Андерсен тоже похлопотал в его пользу и вдобавок вознаградил Миккеля за верную службу из своего кармана. Во время представления у короля Кристьерн не признал своего давешнего знакомца и принимал Миккеля чрезвычайно милостиво. А между тем это был тот самый человек, которого король готов был пригвоздить взором к двери своей купальни. Вот как порой все получается шиворот-навыворот — и в личине наготы можно скрыться не хуже, чем в маскарадном платье.

Вчерашний вечер был посвящен приему высшей знати, нынче на бал были званы офицеры королевской армии, служилая молодежь, а также добрые граждане города Стокгольма со, своими женами и дочерьми. Веселье удалось на славу. Стоявший на часах, точно статуя, Миккель имел внушительный вид, он был с головы до ног одет в блестящие доспехи, пышные усы его торчали из-под забрала, пазами он следил за танцующими.

И кого же увидал он среди них? Кто промчался перед ним в танце — дерзкий, блестящий, быстроногий? То был не кто иной, как Аксель — юный спутник, с которым они путешествовали весной. Миккель еще не успел хорошенько разобраться, что собой представляет этот беспримерный непоседа, так легкомысленно поступающий со своими тайнами и поверяющий их первому встречному. Вы только поглядите, как он скачет! Можно подумать, что именно этот способ передвижения для него самый естественный, даже в покое он весь переливался блеском, словно зеркальное стеклышко в лучах солнца, взор его вечно неуловим, как и сейчас, когда он кружится в танце, подхватив в объятия хорошенькую горожаночку и предприимчиво поглядывая налево и направо.