Падение Келвина Уокера - [18]

— Как мы ему объясним?

— А что ему объяснять?

— Что ситуация изменилась.

— Разве она изменилась?

— Разве она не должна измениться?

— Келвин, я люблю Джека.

— Как это возможно?

— Он славный.

— Вот уж чего не заметил.

— Да, иногда он ведет себя как последний хам, но это когда ему совсем погано. А в постели он нежный, бескорыстный и даже с фантазией. И потом, он любит меня.

— Почему же он ушел вчера?

— Это я велела. Ведь он не врал, что не свяжет меня по рукам и ногам, если я выкину что-нибудь ему не по вкусу.

Келвин нахмурился и уличающим голосом сказал:

— Выходит, мы любили друг друга только потому, что ты меня пожалела?

Джил раздраженно замотала головой:

— Не надо все облекать в слова, они всегда про другое. Ты мне страшно нравишься, и я подумала, что нужна тебе. Ты что, будешь теперь хандрить из-за этого?

Келвин на секунду задумался и выдавил улыбку.

— Боюсь, что не буду, — сказал он. — Хочется похандрить, но не получится — очень мне хорошо сейчас. Ладно, — он схватил ее за плечи, — последний поцелуй — ну! — последний чудный дар безумной ночи, один-единственный поцелуй!

Джил отбивалась, прыская со смеху:

— Перестань, глупыш, отпусти! Лежать, Фидо, лежать, паршивый пес! Лежать, псина…

С мешком под мышкой и конвертом в руке вошел Джек. Джил и Келвин отпрянули друг от друга: Келвин отвалился на локоть, Джил отошла к камину и стала расчесывать волосы.

— Еще не кончили? — неприязненно сказал Джек.

Он закрыл дверь и направился к дивану, по пути бросив конверт на грудь Келвину. Там он рухнул навзничь, разбросав руки и ноги и запрокинув бледное как смерть лицо.

— С какой ноги нынче встала Флоренс Найтингейл[8]? — спросил он Джил.

— Ты с похмелья, что ли?

Он сдавил рукой лоб и сказал:

— Ох, да.

— Это из Би-би-си письмо! — громко объявил Келвин.

Те вперили в него глаза. Он стал читать.

«Глубокоуважаемый мистер Уокер!

Мой друг Сэнди Браун рекомендовал мне вас, полагая, что наша встреча может быть взаимовыгодной. Соблаговолите связаться с моим секретарем по указанному выше телефону и договоритесь о времени.

Искренне Ваш, Гектор Маккеллар.

Продюсер телепрограммы „На острие Власти“».

Джил сказала:

— Он узнал, что ты использовал его имя. Не реагируй, Келвин. Это ловушка.

Джек сказал:

— Если он в самом деле злится, то позвонил бы в полицию.

Келвин завернулся в одеяло, соскочил со стола, подобрал с пола свои вещи и за ширмой оделся.

— У меня такое ощущение, — сказал он, — что ветер меняется. Лишней монетки у вас нет?

Он спустился к телефону и позвонил на Би-би-си. Секретарша сказала, что мистер Маккеллар ждет его завтра в 10.30 утра. Потом, назвавшись инспектором Маклином из отряда по борьбе с мошенничеством, он обзвонил все адреса, где его ждали на собеседование, и объявил, что только что задержан самозванец, выдававший себя за Гектора Маккеллара, и что ждать его уже не надо. Потом он поднялся наверх и отчитался в своих действиях. Все еще распятый на диване Джек сказал, не открывая глаз:

— По-моему, это неправильно.

— Да нет, у меня интуиция, я предчувствую, я убежден, что ветер меняется.

Джил жарила яичницу на примусе. Она сказала:

— Все правильно. Келвин, как приехал, крутится без передышки. Пора ему что-нибудь повидать. Куда мы его сводим, Джек? Что бы ты хотел увидеть, Келвин?

Подумав, Келвин сказал:

— Что-нибудь представляющее культурную ценность.

— Можно сходить в Тейт, — сказал Джек. — Хотя нет, ты же приверженец традиционного искусства. Тогда лучше в Национальную галерею.

Они позавтракали и отправились в Национальную галерею, причем Джил, взяв Джека под руку, уже не отцеплялась от него. Из всей компании только она была живчик: Джек еще не вышел из своего мрака, а Келвин, хоть и бодрился, но смотреть на эту пару избегал. Он бродил с ними по залам, и выражение вежливого интереса на его лице порою сменялось болезненной гримасой, потому что все обнаженные натуры мучили его сходством с Джил. Перед «Рождением Млечного Пути» Тинторетто выдержка покинула его, и он сказал:

— Я не против искусства, не думайте. Но я не могу уразуметь, зачем общественное место нужно превращать в спальню или бордель.

Джек вздохнул и сказал Джил:

— Сведем его в Музей естественной истории.

В музее Келвин ожил и воспрянул, он в одиночку наведывался во все закоулки и возвращался с победной улыбкой первооткрывателя. Он восторженно озирал реконструкцию тираннозавра, когда Джек и Джил набрели на него в доисторическом отделе музея.

— Научные находки, — сказал он, — несомненно, превосходят произведения искусства. Какая из ваших хваленых картин поспорит красотой с кораллами и раковинами, с бабочками и колибри? А если красота нынче не в моде, то в какой скульптуре столько мощи, гротеска и ярости, как в этом молодчике? Причем это не плод больного воображения. Он реально существовал.

— Реальные вещи, — сказал Джек, — в большинстве своем отвратительны. В целом реальность мне чужда.

Келвин остро взглянул на него и сказал:

— Она тебе не нравится?

— Да. Она меня угнетает.

— Меня она тоже угнетает, но только потому, что сейчас я такой же слабак, как ты. Если когда-нибудь мы станем по-настоящему сильными, мы отхватим от этой реальности очень аппетитные куски. А раз мы бессильны пока это сделать, то хаять реальность можно только от лютой зависти.