Падение к подножию пирамид - [39]

"Да, — вздохнул Режиссер. — Все повторяется, потому что неизменна ваша глупая натура. Вы требуете чуда в качестве доказательства… — Режиссер остановился у окна, постучал по стеклу пальцами. — Но чуда не будет. В этом суть моего подарка. Вы должны принять его без всяких условий, если хотите принять. А нет — так нет, воля ваша… мне пора, и потому я спрашиваю в последний раз: вы принимаете мой подарок?"

Яковлев и Лукашевский переглянулись.

"Я не верю в вашу миссию, и потому говорю "да!" — сказал Яковлев. Посмотрю, как вы выкрутитесь из этого положения".

"Я верю в вашу миссию, и потому говорю "нет!" — ответил Лукашевский.

"Ну что ж, — сказал Режиссер, надевая шапку. — Вы оба отвергли мой подарок. Оба! И напрасно: вам предлагалась необыкновенная судьба, а вы поступили, как глупцы. Прощайте!"

"Вы сами за рулем, или вас возит мой бывший шофер?" — спросил уходящего Режиссера Яковлев.

Режиссер остановился.

"Или у вас другой способ передвижения? Скажем, как у Бабы Яги, — засмеялся Яковлев. — В ступе с помелом".

"Вы зря иронизируете, — ответил Режиссер. — Любой воображаемый способ передвижения мне доступен. Но вы остановили меня, конечно, не ради этого ответа. Вы задержали меня, чтобы продолжить разговор. Ваш отказ не является окончательным, не так ли? Ибо вы уже просчитали, как жалка будет ваша роль роль статистов, две точки в безликой исчезающей массе, — Режиссер вернулся и остановился возле кресла. — Ведь я вам не предложу никакой заметной роли, ибо вы непокорны. Вы исчезнете в толпе, она растопчет вас".

"Но мы не намерены участвовать в ваших дурацких съемках", — сказал Яковлев.

"Ваши намерения не имеют никакого значения, — усмехнулся Режиссер. Ровным счетом никакого. У вас нет ни малейшего шанса избежать общей участи. Вы это поняли и остановили меня, не правда ли? Отныне все в моей власти. И все же я жалею вас. Да, жалею, — Режиссер вздохнул и опустился в кресло. — Хотя чувства — это нечто чуждое для меня. Тут скорее расчет: вы помогли мне, я хочу помочь вам. Отняв у вас одно, я хочу дать вам другое. Вместо способности действия вы обретете способность существования. Так вообще одна форма энергии переливается в другую. Поэтому я вас пожалею…"

"Хватит! — потребовал Яковлев. — Ваши мистификации нам осточертели. Хотелось бы услышать, наконец, правду, а не эти ваши философские силлогизмы. Я требую, черт возьми, чтоб вы сказали правду! — Яковлев встал, подошел к двери и прислонился к ней спиной. — И вы скажете! Иначе я вас не выпущу!" пригрозил он.

"Прекрасно! — засмеялся Режиссер. — Это еще раз подтверждает, что власть ваша могла бы стать безграничной. И что такой же будет моя власть. — Режиссер встал и подошел к Яковлеву. — А теперь мы увидим, как вы не выпустите меня, каким способом вы сможете меня удержать…"

"Петр! — позвал Яковлев, — помоги мне справиться с этим… существом!" последнее слово он произнес с нескрываемой издевкой.

"А сам? — спросил спокойно Режиссер. — Сам не справишься?"

Лукашевский подошел к ним.

"Ладно, — сдался вдруг Режиссер. — Не драться же мне с вами. Это было бы крайне неприлично: председатель райсовета дерется со своими гражданами. Нонсенс! Нелепость! Я готов покориться, — сказал он, разведя руками и оборачиваясь к Лукашевскому. — Извольте, расскажу вам правду. Присядем?"

"Присядем", — ответил довольный собою Яковлев.

"Итак, правда, — заговорил Режиссер, когда все трое уселись в кресла. Чистая, грубая, неприкрытая… такую правду вы хотите?"

"Именно такую, — подтвердил Яковлев. — Чистую, грубую, неприкрытую и полную, без утаек".

"Но она вам известна, — сказал Режиссер. — Совсем недавно вы толковали о ней — о грозном голосе крови. Голос крови — голос ненависти и смертельной вражды. Нет эллина, нет иудея — есть человек. Человек должен ценить мысль и дело, а не звук мысли и запах пота. Звук мысли и запах пота — это кровь. А мысль и дело — душа. Там — зверь, здесь — человек. Чья кровь чище, чья кровь горячей, чья кровь старше, чья моложе, чья ценнее, чья дешевле, у кого она доброе вино, у кого — пресная вода, кто пролил ее на этой земле больше, кто меньше. Право крови — право зверя. Это вы знаете, об этом вы говорили. Это право возведено ныне в верховный закон. А надо было сделать верховным закон душевного и трудового братства. Этому тщетно учил вас Христос. И вот — две тысячи лет крови. Ни свет истины, ни мрак заблуждений не привели вас к прозрению. Вы душевно слепы. И во тьме, и на свету вы различаете лишь цвет крови. Месть за кровь, вина крови — вот и все, что вами движет. И чем дальше, тем сильнее. Вас не останавливает ни вопль благоразумия, ни рык палача. Вечная война вместо вечного блаженства. Вы избрали этот путь, хотя были свободны. Вам дана была свобода творить светлый храм, а вы соорудили грязную бойню. Все формы кровавой ненависти испытали вы и теперь вернулись к самой дикой. А могли бы испытать все формы любви и остановиться на самой прекрасной — ради вечности. Скифы, половцы, киммерийцы, готы, сарматы, печенеги — это последнее дробление все возрастающей вражды, последнее перед концом, когда все восстанут против всех. Голос крови оглушил вас, цвет крови ослепил. Вы не слышите и не видите эха и отблеска распятой вами Истины. Вы — безумцы. Это и есть правда".