Падь Золотая - [5]

Женя с трудом отыскал указанный кирпич. Когда, покраснев от напряжения, он вытащил его, то увидел маленькую нишу, а в ней — записную книжку в потертом, засаленном переплете.

С трепетом, осторожно взял ее Женя в руки и развернул.

Если бы он не был так поглощен находкой, то обратил бы внимание на шорох, который снова явственно раздался рядом. Но мальчик ничего не слышал. Такая находка! Просто невероятно. Он протер глаза, даже ущипнул себя. Нет, он не спал.

Отбросив кирпич в угол и забыв закрыть потайной ход, Женя опрометью выскочил на улицу. Не услышал он и сейчас, как в куче хламья кто-то приглушенно ойкнул, заворчал.

На улице при ярком солнечном свете Женя опять перелистал книжку. Нет, не сон! Вон у моста купаются ребята. Вот Ванька «клюет — не ловится», перегнувшись, вцепился в удочку. У него клюет, наверное, чебак. Вон степь, цветы, солнце. А вот записная книжка. Не сон!

Как в тумане, Женя вспомнил, что забыл закрыть потайник. Но возвращаться было некогда. Он с силой захлопнул дверь и, прижимая к груди бесценную находку, стрелой полетел от штаба.

— Борька! Борька! — закричал он, издали завидев товарища. — Что я нашел! Борис, скорее к Наташе! Нет, к Пашке — Наташи нет дома. К Пашке, скорее!

Боря, неуклюже переваливаясь с боку на бок, нес на коромысле полные вёдра и косился на них: при каждом шаге вода выплескивалась то из одного, то из другого ведра. Почему-то, когда мать несет, у нее даже не шелохнется. Боря замедлил шаги, но от этого ведра закачались еще сильнее и вода побежала ручьем. Боря ускорил шаг, ведра перестали раскачиваться, но зато остановились так резко, что выплеснулось сразу много. Затем они опять стали раскачиваться.

— Борька! — нетерпеливо звал Женя.

Раздумывая над странным поведением ведер, Боря не ответил ни словом, однако свернул с дороги и бережно снял коромысло с плеч. Он вытер рукавом вспотевшее лицо, почесал затылок, подумал, вопросительно поглядел еще раз на ведра и, так и не догадавшись, в чем дело, обернулся наконец к Жене.

— Чего? — нехотя спросил он.

Женя начал с жаром рассказывать, размахивая руками.

— Покажи, — подумав, невозмутимо сказал Боря.

Но Женя, мелькая пятками, уже бежал дальше по улице. Боря долго смотрел ему вслед и наконец обернулся к дому, где мать давно ждала его. Потом, задрав голову, стал смотреть на тополя, пытаясь разглядеть в их листве чирикающих воробьев. Осмотрел палисадник, поднял ведра, занес их за ограду, проверил, крепко ли стоят, и снова подумал. Пропадут или не пропадут огурцы, если их сегодня не полить? А нагоняй будет или не будет? Будет…

Но ведь такое, о чем Женька рассказал, даже в книгах редко встречается. Боря вздохнул, решительно бросил на траву коромысло и, неуклюже подпрыгнув на месте, словно отрываясь от земли, понесся за товарищем, широко, как веслами, загребая руками и все больше набирая скорость.

В ту минуту, когда Женя объяснялся с Борей, у Ваньки «клюет — не ловится» сорвался с крючка чебак. Злой на весь мир, он с презрением отвернулся от речки. Случилось так, что его мрачный взгляд остановился на домишке штаба, дверь которого медленно-медленно приоткрывалась. Ванька не придал этому значения: что значит какой-то мальчишка в штабе в сравнении с чебаком в реке! Но дверь открывалась все шире, и тут рыбак увидел, что за ней никого нет, что дверь открылась сама. Это было уже интересно. Рыбак решил исследовать непонятное явление. Он поднялся и шагнул было к домику, но дверь стала медленно закрываться. Рыбак ясно видел, как она движется, как, упершись в косяк, остановилась, а затем будто кто-то толкнул ее, и она прочно стала на место. Ванька «клюет — не ловится» почувствовал, что шапочка зашевелилась на его голове. Он взвизгнул, схватил удочки и, не оглядываясь, побежал прочь.

А секрет был прост. У самого порога, скрытый травой, лежал маленький, весь в пыли человечек, в большом картузе, повернутом козырьком назад. Вот картуз осторожно приподнялся над травой и завертелся во все стороны. Убедившись, что никого нет, человечек привстал на колени. Он воровато повел вокруг быстрыми и черными, как жучки, глазами. Потом, не снимая картуза, ожесточенно почесал макушку.

— Разбросался! — недовольно проворчал он. — Тебя бы самого таким кирпичом по голове, так небось заплясал бы! Он еще раз сердито потер макушку, чихнул, исчез в высокой траве и прошмыгнул ящерицей в заборную щель. Скачками преодолев пустырь, человечек перемахнул через ограду и исчез во дворе помощника машиниста Храпова.

Через минуту его картуз мелькнул во дворе стрелочника Гусева. Потом дальше…

Задремавшая на солнышке бабка Кутрикина вдруг дрогнула и проснулась. Курица-клушка, цыплят которой бабка стерегла от ястреба, дико закудахтала и взлетела, изо всех сил хлопая крыльями.

— Кыш! Кыш! Вот я тебя, разбойника! — закричала бабка.

Однако она тотчас увидела свою оплошность: никакого ястреба не было, а через забор мелькнули босые ноги.

— Куси, куси его, окаянного! — прошамкала бабка большому псу, усердно искавшему в густой шерсти блох.

Но пес с таким удивлением посмотрел на бабку, что та решила, будто босые ноги ей померещились, и напустилась на курицу: