Падь Золотая - [27]

Лошадь была развьючена. На опушке горел костер. Около него неторопливо возился с котелками и мешочками Боря. Наташа помогала ему. Женя устраивал постель. Паша уже закончил свою работу — начистил картошки, натаскал воды. Однако Федя с разведки все еще не возвращался.

Дедушка приучал ребят к таежной жизни. Хотя им была знакома любая работа — дома приходилось все делать, — но здесь пришлось учиться новому. В тайге все делается по-особому, все труднее. Задумается ли кто дома, как заправить постель? Конечно, нет. А устроить постель в тайге оказалось совсем не так просто. Правда, настлать под кошму мелких веток или травы, чтобы мягко было и от земли сырость не проникала, всякий догадается. Многие догадаются также положить над изголовьем и вдоль боков по бревнышку, а лучше по два, одно на другое, — постель раскатываться не будет и ветерком не продует, теплее спать. Это просто.

А вот с какой стороны костра постель устроить? Оказывается, не все равно. Надо с наветренной стороны, чтобы, когда уснешь, дым на тебя ночью не пополз, искры не полетели. Нужно, значит, сначала определить, откуда ночью ветерок тянуть будет. А это уже непросто…

Или костер. Как его сложить так, чтобы теплее было и дров сжечь поменьше? Конечно, дров в лесу много, но переводить их напрасно тоже нечего.

А как сделать таганок, да такой, чтобы можно хоть пять котелков подвесить и жаром управлять? Кипеть надо супу — кипит, не кипеть и не остывать — не кипит и не остывает.

Как все это сделать?

Ребята старательно учились у дедушки. До пади Золотой далеко: путешествуя с нашей экспедицией, ты, мой читатель, тоже наберешься опыта таежной жизни. Пока же только стол удался такой, что Боря им залюбовался. А дела всего на пять минут: нужно выкопать две канавки на расстоянии метра одна от другой, такие, чтобы в них можно было спустить ноги. Площадку между канавками накрыть плащом. Вот и всё. Стол готов.

Ну, теперь Боря может навести порядок: расставить миски, кружки. Один угол стола он выделил под продукты и сложил туда многочисленные мешочки и узелочки. Для всего нашлось свое место. Сразу стало удобно и уютно. Не путаются под ногами ни котелки, ни банки. А главное — сидеть хорошо. Выброшенную из канавок землю Боря сложил позади холмиком так, что можно откинуться на него, как на спинку дивана. Ребята тут же попробовали. Чудесно, как в настоящем кресле! Дедушка, правда, сидел иначе — ноги калачиком под себя. Ребята попробовали — больше пяти минут не выдержишь.

Нет, очень интересна таежная жизнь! Если бы только не эти звери…

— Вот сейчас тебе, Женя, приказ писать можно! — с наслаждением развалившись, воскликнул Паша. — Садись за стол и пиши.

— Какой приказ?

— А ты и не думал? Без приказов нельзя. В каждой экспедиции приказы и дневники пишутся. Папанинцы на Северном полюсе и то писали. А если бы партизан Сергей дневник не писал, никто никогда про падь Золотую не узнал бы. И с нами всякое случиться может. Вдруг звери…

— Хватит тебе, Пашка, каркать! — рассердился Женя. — «Звери, звери»!

— А приказ писать все равно надо.

— Надо, — подумав, согласился Женя. — Потом напишу. Я еще постель не кончил.

— Тогда знаешь что? Я свою работу уже сделал — напишу приказ, а потом вместе обсудим. Ладно?

Экспедиция втянулась уже в настоящую тайгу. Правда, это была еще не та тайга, где не ступала нога человека, о которой мечтал Паша. Ребята пришли сюда по тропе, хотя и заросшей травой и кустарниками, но все же проложенной людьми.

Это была и не та тайга, какой ее раньше представляли ребята: мол, непроходимый, дремучий лес, а за каждым деревом — зверь. Ни одного зверя ребята еще не видели. Конечно, они были, но почему-то не обнаруживали себя. И неопытному человеку тайга бы показалась веселой и совсем не страшной.

Здесь все напоминало лес вблизи Монгона, куда мальчишки бегали за удилищами. Так же по склонам рассыпались веселые березки в белоснежных платьицах и тонкоствольные стройные лиственницы с нежной, мягкой хвоей. Так же спокойно и высоко раскинули свои кроны молчаливые сосны, охраняя молодую поросль задорных, ершистых сосенок. Так же лиловел сохранившимися кое-где цветами багульник — чудесный забайкальский кустарник, густо покрывающий склоны сопок.

И все-таки это была тайга. Не слышно здесь ни человечьего голоса, ни гудка паровоза, ни лая собак. Только раздавались тут и там голоса птиц. Резко, гортанно, точно вдруг рассердившись на кого, крикнет большеголовая сойка, пискнет, снуя по дереву вверх и вниз головой, неутомимый голубоватый поползень. Застучит дятел. Пронзительно, переливчато засвистит красноголовая желна и сразу оборвет, прислушиваясь, не подкрадывается ли кто к ней. Если остановиться и вслушаться, то можно различить едва уловимые шорохи, вздохи, подозрительные вскрики и потрескивание.

Таежные голоса, таежные звуки…

Цепи гор и округлых сопок, покрытых лесом, отделялись одна от другой долинами, падями и распадками. По падям протекали быстрые, с холодной чистой водой речушки. Встречались небольшие озера. Но даже в падях, которые походили на степь около Монгона, голоса птиц звучали по-особому. Будто те же песни жаворонков, то же кукование беззаботных кукушек, та же жалобная просьба парящего высоко в небе коршуна — «пи-и-ить… пи-и-ить», — все будто знакомо, но в то же время кажется другим. Да так и должно быть. Здесь действительно уже другие птицы. Они очень хорошо знают, что такое острые зубы соболя, колонка и других хищных зверюшек, они слышали рев медведей и вой волков, им приходится постоянно остерегаться бесшумной и кровожадной рыси. И пади только напоминают, но совсем не походят на родную примонгонскую степь. Там, куда ни посмотришь, увидишь людей, постройки, изгороди, скот. Здесь — только одна едва заметная тропа напоминает о человеке. Здесь — тайга!