Пацифист. Берта - [36]

Они переглянулись с отцом весело.

Вечером, после отдыха, Женя с отцом пошли погулять в окрестностях дачи. Мама осталась в постели. Мороз усилился, но ветер стих. Величавые сосны, будто притомившись от борьбы с ветром, умиротворенно отдыхали, только едва слышно шумели кронами. Где-то стучал о вибрирующий сук дятел, и эхо шло от этого треска по зимнему лесу.

- Хорошо здесь… Как в Подмосковье. Люблю зиму,- сказал Виталий Андреевич, потом посмотрел на сына.- Ты думаешь остаться здесь?

- Не знаю, папа, пока не решил. Но Москва стала мне чужой. Туда не тянет. Я никогда не думал, что существует вот такая жизнь, как здесь, не знал, чем живут эти люди. Это удивительно, папа, у них масса проблем, но они не унывают и живут весело, - он помолчал, потом добавил: - А девчонка она хорошая, тебе понравится. В школе работает пионервожатой и заочно заканчивает первый курс пединститута.

- Ты же говорил - в колхозе.

- Ну… ты пойми, для кого я это сказал.

- Понимаю, но не одобряю. Маму ты тоже должен понять. Это не просто для матери, когда ребенок уходит насовсем.

На следующий день к даче была подана машина, и Женя с отцом отправились на аэродром.

В гарнизоне, как и предполагал Женя, все блестело. Снег на аллеях был убран, в казармах сияли полы, дневальные громко кричали «Смирно!» при появлении командира с высоким гостем, а Женя тем временем, пока шла экскурсия отца, угощал в кочегарке своих ребят съестными припасами, которые вынес с «барского» стола.

…Когда машина остановилась у знакомых ворот, из калитки вышел прапорщик Циба. Был он в парадном кителе, при медалях. Виталий Андреевич удивился, увидев прапорщика, которого днем уже встречал на аэродроме.

- Это вы и есть отец Оксаны?

Циба рассмеялся:

- Та ни, это моя племянница, брата моего Михаила дочь. Пойдемте в хату. Ждут они. Волнуются, будто экая невидаль - посол приехал!

Циба держался уверенно, но было видно, как непросто это ему удавалось. В доме - тепло, стол накрыт, а в прихожей томились родственники Оксаны.

- Здравствуйте,- сказал Виталий Андреевич.

Все дружно, хором поздоровались. Прапорщик Циба представил стоявших. Они кланялись слегка, пожимали мозолистыми руками ручку Изольды Яковлевны осторожно, будто она была из тончайшего фарфора и ее боялись сломать.

- А где же…- оглянулся было Виталий Андреевич, как Циба-старший окликнул:

- Тут, тут она. Оксана!

Дверь из комнаты отворилась, и вышла Оксана, раскрасневшаяся от волнения. На всякий случай она держала за руку брата.

- Ну, здравствуйте, Оксана,- Женя сразу заметил, что она понравилась отцу, а вот на мать боялся взглянуть.

- Здравствуйте, милая,- Изольда Яковлевна протянула Оксане руку.

Некоторое время все топтались на месте, не зная, что делать дальше. Хорошо, что командование взял на себя Циба-старший, а то так бы и стояли в прихожей весь вечер.

- Ну что-же стоять? Прошу всех к столу.

Расселись. Циба разлил «казенки» мужчинам, женщинам вина. Молодых посадили рядом, и они сидели, боясь пошевелиться.

Виталий Андреевич понимал, что нужно что-то сказать, и начал было:

- Что ж… Ваша куница, а наш купец… Или как это?

Циба-прапорщик гоготнул:

- Да чего уж там, проще будем…

Но тут инициатива перешла в руки бабки Христи. Вынула из буфета специально заготовленную круглую буханку хлеба на рушнике, подошла к Изольде Яковлевне.

- По нашему обычаю, якшо согласна молода, то хай хлиб ножем перережет. Це я для вас приготовила, знала, шо вы без хлиба будете.

Изольда Яковлевна послушно взяла хлеб и положила на стол перед Оксаной. Та, потупив взор, чуть подрагивающей рукой разрезала пополам буханку и две части положила посреди стола.

Женя не хотел смотреть в сторону матери, боясь увидеть недовольное, капризное лицо, увидеть то, что ожидал увидеть, как она внимательно рассматривает тарелку или вилку на предмет чистоты, когда услышал ее голос, то вздрогнул.

- Что ж вы грустные все такие? Давайте выпьем, да по полной, чтобы нашим детям жизнь была полной! Правильно, сватья?

Любовь Кирилловна поспешно согласилась и улыбнулась как-то облегченно:

- Давайте, свахо, давайте.

И дед Трофим ожил:

- Оде дило! Оце так-так!

И Виталий Андреевич поддакнул:

- Хорошая дочка у вас, не стоит ее, по правде говоря, наш оболтус.

Тут уж все стали нахваливать Женю, да и Оксану не забывали. У Жени будто камень с души свалился.

- Что ж, горько! - сказала вдруг Изольда Яковлевна, сморщившись артистично (а она умела играть).

- Э, не! - запротестовал прапорщик.- Не свадьба еще, рано.

- Но мы ведь не сможем быть на свадьбе,- упорствовала Изольда Яковлевна.- Пусть целуются, хоть посмотрим.

Она была весела, озорна, и Женя уже не мог оторвать от нее глаз. Не ожидал, был обескуражен, любил, обнял бы сейчас, закружил бы по комнате. И Оксана не сводила глаз с будущей свекрови, такая она была красивая, утонченная, в ушах сверкали маленькие серьги с бриллиантами, цепочка-змейка на шее поблескивала- королева!

- Горько! - повторила весело Изольда Яковлевна.

И они встали, поцеловались коротко, а в окна с улицы подглядывали соседи и, быть может, осуждали.

Весь вечер Изольда Яковлевна задавала тон за столом, была весела, и остроумен был Виталий Андреевич, шутил, каламбурил, и Женя впервые слышал от него столько народных прибауток, и ни одного непонятного «элитного» слова не было произнесено им, будто жил он на соседней улице. Даже Михаил Трофимович разговорился. Рассказал смешную историю из пожарной жизни, а Изольда Яковлевна смеялась громче всех и ска» зала: