Озорные рассказы. Все три десятка - [11]

По окончании свадебных празднеств, длившихся три дня, к великой радости туренцев, мессир Брюин с почётом повёз Бланш в свой замок. Следуя обычаю, он торжественно уложил новобрачную в постель, каковую заблаговременно благословил мармустьерский аббат. После чего и сам Брюин возлёг на супружеское ложе, которое возвышалось в огромной фамильной спальне де ла Рош-Корбонов, обтянутой зелёной парчой с золотыми нитями. Когда, весь надушённый, старик Брюин очутился бок о бок со своей хорошенькой женой, он сперва поцеловал её в лобик, потом в грудку, белую, пухленькую, в то самое место, где недавно с её разрешения застегнул пряжку тяжёлой золотой цепи, и тем дело и кончилось. Старый распутник, слишком много о себе возомнив, надеялся довершить остальное, но, увы, пришлось отпустить амура на все четыре стороны. Напрасно из нижних зал, где всё ещё продолжались танцы, доносились весёлые свадебные песни, эпиталамы и шутки. Брюин пожелал подкрепиться и хлебнул свадебного напитка из золотого кубка, тоже получившего по обычаю соответствующее благословение, однако же оное питьё согрело ему лишь желудок, но отнюдь не воскресило того, что почило навеки. Бланш даже и не заметила такого обмана со стороны супруга, ибо она была девственна душою и в супружестве видела лишь то, что зримо глазам молоденькой девушки, как то: наряды, празднества, коней, а также то, что тебя называют дамой, госпожой, что ты графиня, что можешь веселиться и приказывать. Наивное дитя, она перебирала пальчиками золотую бахрому полога и восхищалась пышностью усыпальницы, где предстояло увянуть цвету её молодости.

Слишком поздно осознав свою вину, но не теряя надежды на будущее, хотя оно день за днём должно было разрушить и то малое, чем мог он ещё располагать для утехи жены, сенешал решил попробовать заменить действие словом. И вот он стал развлекать Бланш разговором, сказал, что к ней перейдут ключи от всех шкафов, чердаков, баулов, полная и неограниченная власть над всеми его домами и поместьями, – словом, сулил ей и синицу в руки, и журавля в небе. И, поняв, что она будет кататься как сыр в масле, Бланш решила, что её супруг самый любезный кавалер на всём свете.

Усевшись в кровати, она с улыбкой любовалась зелёным парчовым пологом и радовалась, что будет отныне еженощно почивать на столь прекрасном ложе.

Видя, что Бланш разыгралась, хитрый вельможа, который с девушками знался редко, а водился чаще с куртизанками, помнил лишь, что женщины весьма бойки в постели, и убоялся игры прикосновений, случайных поцелуев и других выражений любви, на которые в былые времена достойно умел ответить, а ныне – увы! – они могли взволновать его не более чем заупокойная месса о почившем пане. Итак, он отодвинулся к самому краю постели, опасаясь даров любви, и сказал своей слишком пленительной супруге:

– Ну что ж, моя милочка, вот вы теперь и супруга сенешала и, в сущности, неплохо осенешалены.

– О нет! – ответила она.

– Как нет?! – возразил Брюин в испуге. – Разве вы не дама?

– Нет, – повторила она. – Я буду дама, только когда у меня родится ребёнок.

– Видели вы поля по дороге сюда? – заговорил старичок.

– Да, – сказала она.

– Ну, так они теперь ваши.

– Вот как! – ответила Бланш со смехом. – Я там буду бабочек ловить, резвиться!

– Вот и умница! – промолвил граф. – А как же лес?

– Ах, я туда одна не пойду, вы меня будете сопровождать. Но, – прибавила она, – дайте мне немножечко того ликёра, который варили для нас с таким старанием.

– А к чему он вам, душенька? От него внутренности жжёт.

– Пусть жжёт, – воскликнула она в раздражении, – ведь я хочу подарить вам как можно скорее ребёночка, а питьё тому поможет.

– О моя малютка! – сказал сенешал, поняв, что Бланш была девственна до кончиков ногтей. – Для сего дела прежде всего необходимо соизволение Господа, и жена должна быть готова к принятию своего сеятеля.

– А когда же это будет? – спросила она, улыбаясь.

– Когда того возжелает природа, – ответил он шутки ради.

– А что для того надо делать?

– О, тут нужны некие действия, каббалистические и алхимические, кои далеко не безопасны.

– А-а! – протянула она с задумчивым видом. – Вот почему Матушка плакала, ожидая моего превращения, но Берта де Прейли ужасно важничает оттого, что сделалась женщиной, и она говорила мне, что ничего нет проще на свете.

– Сие зависит от возраста, – ответил старик. – Но скажите, видели вы на конюшне белую кобылицу, о коей так много говорят по всей Турени?

– Да, видела. Очень смирная и статная лошадка.

– Так я вам дарю её, и вы на ней будете скакать, когда вам захочется и сколько вам угодно.

– О, вы очень добры. Я вижу, что мне не солгали, когда так говорили о вас.

– Здесь, моя милочка, – продолжал он, – у меня есть эконом, капеллан, казначей, начальник конюшни, начальник кухни, бальи и даже кавалер Монсоро, молодой слуга по имени Готье, мой знаменосец, и он сам, и его люди, командиры, солдаты и кони – все вам подвластны и будут исполнять ваши желания беспрекословно, под страхом виселицы.

– Но, – возразила она, – что касается того алхимического действия, разве нельзя его произвести немедля?