Ожог от зеркала - [7]

Пусть едет, тварь.

Тарас передернулся, а рыцарь, мощный громила на такой же мощной лошади, спокойно проехал дальше, не подозревая о клокочущих чувствах прохожего школяра.

Шло это из глубины, от самого сердца, и объяснение тому было до крайности простым. Тарас и сам его понимал, это объяснение, но понимание ничего не отменяло. Так искусанный в детстве собакой человек может всю жизнь до обморока пугаться каждой мелкой шавки. Башню рыцарей не особенно жаловали в городе – никто не любит узду, – но Башня поддерживала порядок, а идеальной справедливости, как горизонта, никому и никогда не достичь...

У Тараса не было к рыцарям обычной неприязни. Это было другое, лютое чувство.

Смеркалось.

Здешняя дорога идиллической не была. Скверная проселочная грунтовка. Чаще встречались колдобины, промоины, стволы упавших деревьев перегораживали путь. Их даже не оттаскивали в сторону, местные телеги предпочитали лепить завороты, объезжая препятствия по кривой.

Дорогой не занимались уже лет десять, и причина тому была обыкновенной – соединяла она малые волостные села, и, соответственно, на неё никогда не находилось денег.

Торговцы, однако, здесь иногда проезжали. Приходилось брать специальных носильщиков, вытягивать застрявшие в грязи подводы, так что сами купцы уже поговаривали о том, что неплохо бы скинуться, да и вычистить, вымостить её наконец. Или хотя бы прогатить некоторые самые топкие участки... Вот уже год, как об этом говорили.

Четыре забранных в железо охранника с волчьими хвостами на шапках, три телеги, тяжело груженные товаром, носильщики с поклажей и купец со своей спутницей – небольшой караван медленно двигался по темнеющему лесу. Ветки деревьев нависали всё ниже, гнус не давал вздохнуть, колею размыло осенними дождями, к тому же часто встречались родники. Ноги в тепле сохранили только всадники, пешие уже спокойно шли через лужи вброд, помогая лошадям, подталкивали телеги. Мужички топтались сбоку, каждый нес мешок с одинаковыми заплечными лямками. Сбоку идти проще, в колее стояла вода, да и повороты срезать удобнее по тропинке. Телеги явно замедляли движение, носильщики могли уйти далеко вперед, но не уходили, держась всё время рядом, чтобы в случае нужды быстро вытащить, приподнять застрявшее колесо.

Помогать лошадям приходилось часто.

Замыкал движение пятый охранник, совсем молодой парнишка с арбалетами, которыми он целил то в галку, то в ежа, благоразумно не спуская курок, но весело скалясь и бормоча себе под нос, как малые, играющие в войну дети. Судя по короткому «пух», он воображал свои арбалеты мушкетонами.

Охранник постарше, ежась внутри панциря, повернулся к купцу.

– Михалыч! Может, всё-таки привал разобьем? Засветло до Спас Угла уже не добраться.

– Привал у нас на месте будет.

Ехавший впереди охранник, которому, несмотря на броню, явно было неспокойно, тоже обернулся к хозяину:

– Шалят в этих краях ребяты, как бы нам на них впрямую не наехать.

– Всё могет быть, – меланхолично ответил Михалыч.

– Дык, может, это... Костер, да на ночь от греха. Стать тут...

– Ага. Шатры разбить, костер наладить... А вы вчетвером оборону вкруг возьмете. Митьку-то можно и вовсе не считать.

– Караул можно поставить... – неуверенно сказал охранник, которому, похоже, просто нравилось вести беседу.

Михалыч, широкоплечий купец с чёрной окладистой бородой, на минуту задумался, потом решительно помотал головой.

– Ты в прошлом карауле полночи продрых, не годится это. В Спас Угле отряд, скоро уже там будем. Не хрен было телегу в ручей переворачивать.

Охранник что-то буркнул про соскочившее колесо, но более перечить не решился. Молодая купчиха жалась к мужу, боязливо вглядываясь в нависающий ветвями сумрак. Купец успокаивающе погладил её плечо. Улучив момент, Михалыч расстегнул нарукавный кармашек, из которого торчал небольшой жезл с желтым колпачком.

Мужички возле телег тоже присмирели, движение сделалось более складным, даже лошади как будто ускорили шаг. У каждого холопа на поясе висел длинный нож, в руках топор либо обитая железом дубина, но чаще и чаще оглядывались они на лесные шорохи, и настойчиво, без понуканий хозяина, торопили коней.

Комаров было много. Купчиха молчала, покачивая перед лицом зелёной веточкой, только глаза поблескивали из-под плотного, яркими цветами расписанного платка-полушали. Товар на телегах, видно, был дорогим – мало три телеги для такой охраны – и небьющимся, поскольку упавший тюк без всякого смущения закинули обратно.

Как-то тише стало вокруг, в легкое дыхание леса начали вплетаться уже не вечерние, а ночные шорохи. В общем, всё шло нормально, даже бабушка какая-то, по одежде – из местных, проковыляла им навстречу. Котомка, козленок на веревке. Совершенно обычная бабушка – недоверчиво проводила взглядом караван, не рискуя подходить с разговором. Митька, играя своими арбалетами, сунулся было к ней, но старушка, как только всадник свернул в её сторону, припустила куда-то вбок, выволакивая своего козленка, лихо скакнула через канаву, юркнула между кустов... Заскучавший Митька остановил коня, а сбоку уже ржали мужички-носильщики.

– Что, паря, на козленка никак позарился?