Оживший покойник - [6]

– Может… – усмехнулся Феона, с сомнением покачав головой, и, развернувшись, неспешно зашагал вниз по склону, сопровождаемый притихшим послушником. – Только ни один зверь к людям так близко не подойдет.

Феона, мельком бросив взгляд на Маврикия, озадачил его неожиданным откровением:

– В кустах двое. У одного заряжена пищаль, как ты понимаешь не по воробьям стрелять. За большой сосной всадник, в седельных сумках пара пистолей, да бандолет поперек седла. Только нам волноваться вряд ли стоит. По чью душу эти кукушки сидят, не ведаю, но явно не по нашу, иначе давно бы напали. А сейчас пошли обратно, негоже отца Прокопия одного оставлять. Ты ему что-то про мазь говорил?

В глазах послушника стоял немой вопрос, но Феона, не посчитав нужным объяснять свои выводы, поспешил спуститься с холма. Маврикию ничего не оставалось, как последовать за ним.

– Я чего хотел сказать, отче, – произнес Маврикий, подходя к отдыхавшему на бревне Прокопию, – мази-то совсем мало осталось. На обратную дорогу никак не хватит. Надо будет в монастыре поискать, может, найду чего?

Разомлевший на солнце отец Прокопий мечтательно произнес:

– На обратную, говоришь? А вот обретем мы завтра мощи святого Авраамия для нашей обители, так, может, и мази никакой не понадобится. Побегу аки вьюнош на молодых ноженьках! А? Как думаешь, отец Феона?

Отец Феона, стоявший в стороне и не участвовавший в разговоре своих товарищей, с жалостью посмотрел на опухшие ноги старца.

– На то и Божий промысел! – ответил он уклончиво. – Но средство на всякий случай лучше поискать.

Прокопий, с досады хлопнув себя ладонями по коленям, с сожалением посмотрел в непроницаемые глаза инока и воскликнул:

– Вот осмысленный ты человек, отец Феона, здравый. Все у тебя правильно. С тобой даже мечтать неинтересно.

Отец Феона невольно улыбнулся на это простодушное восклицание старика и с тревогой поглядел на небо. Еще совсем недавно прозрачное и чистое, как озерная гладь, теперь небо заволоклось густыми облаками, а на горизонте чернелись грозовые тучи, не предвещавшие путникам ничего хорошего уже в самом ближайшем времени. Такова природа севера в конце лета. Вот только что было оно и ярко светило солнце, а уже осенний дождь гонит тебя прочь. А если «повезет», то попотчует она тебя снежным зарядом с ледяными градинами, навевая зимнюю тоску и отчаяние, но не успеешь привыкнуть к мокрым одеждам и хлюпающим сапогам, как опять из-за туч выходит яркое солнце и возвращается лето!

– Придем в обитель, будет нам и покой, и отдых! – проронил Феона, не отрывая глаз от грозового горизонта.

– А сейчас, думаю, стоит поторопиться, – добавил он, поворачиваясь к своим спутникам. – Если отдохнули, может, тогда уже и пойдем?

– Конечно. Обязательно пойдем, – безмятежно ответил ему старец Прокопий, обстоятельно и искусно наматывая онучи на ноги. – Вот раб божий Маврикий сойдет с моей рясы и сразу пойдем!

Услышав слова старца, Маврикий в ужасе посмотрел себе под ноги и отскочил назад, лепеча извинения и зачем-то показывая Прокопию баночку с лекарством:

– Прости, отче, не видел я. Не хотел. Мазь я вот тут…

– Пустое, – небрежно отмахнулся старец. – Примешь схиму, получишь рясу, дашь мне постоять…

Прокопий посмотрел на небо и, суетливо поднявшись на ноги, заковылял вслед за отцом Феоной.

– Поспешим, пожалуй, а то и правда под дождь попадем.

Ошарашенный Маврикий остался стоять у поваленного дерева, силясь понять, шутил сейчас отец Прокопий по своей привычке или правду говорил. Придя в себя и растерянно оглядевшись, он поспешно сорвался с места, неуклюже, вприпрыжку догнал старца и, взяв его под локоть, степенно пошел рядом. Отец Феона, посмотрев назад, ободряюще кивнул своим спутникам и запел старый церковный распев «С нами Бог» несильным, но красивым, хорошо поставленным голосом. Старец Прокопий и послушник Маврикий тут же подхватили распев, привычно пристроившись вторыми голосами. Три инока шли по пустынной, плотно укатанной дороге к виднеющемуся вдали белоснежному Авраамиево-Городецкому монастырю. Шли за молитвой, покоем и отдыхом, даже не подозревая, какие страшные и удивительные приключения ожидали их впереди.

Как только троица иноков скрылась за поворотом, из леса на дорогу выехал всадник на кауром жеребце, одетый как оберст польского драгунского полка. По обе стороны его лошади, держась за стремена, бежали два польских пехотинца с мушкетами на плечах. Видимо, привычные к такому способу передвижения, они быстро преодолели небольшой подъем и исчезли в противоположном от ушедших монахов направлении. Впрочем, сильно устать они вряд ли могли, потому что через пару верст, свернув с проезжей дороги, они прибыли в небольшой военный лагерь, разбитый посередине старого гая. Два десятка стрельцов, одетых в вишневые кафтаны с черными петлицами, встретили их как старых приятелей, никак не реагируя на странную форму. Драгун меж тем оставил лошадь на попечение подбежавшего конюха и неуверенной походкой направился к находящемуся на некотором отдалении от общей группы человеку в темной епанче с большим капюшоном, совершенно скрывавшим его лицо. Человек сидел, прислонившись спиной к старому дубу, не шевелясь, точно каменный истукан, но, увидев приближающегося драгуна, он повернул к нему голову и, подняв руку в черной перчатке, отороченной фламандским кружевом, поманил его пальцем. По лицу драгуна было видно, что этот жест не сулил ему ничего хорошего.