Ожидания Бена Уикса - [17]

– Бен! – воскликнул Рори.

Бен улыбнулся, вскинул брови, чувствуя, как группа ребят позади него застыла в ожидании, пытаясь уяснить, стоит ли их драгоценного времени этот разговор.

– Привет, Рори.

– Я так боялся, что команда Сент-Джеймса профукает этот год, решив переключиться на софтбол. Еще и Коул Куинлан после выпускного попал в аварию. Но я видел, как ты играл на Национальном турнире. Чувак, с нами «Поток» устремится мощнее, всех смывая на пути!

Бен уже начал было лелеять надежду, что сумеет произвести на других ребят впечатление своей репутацией в сквоше, пока Хатч не поднимет это дело на смех, но тут же услышал, как тот начал что-то по секрету говорить своим приятелям, и компания разом сомкнулась вокруг него, а Бен остался говорить с новоприбывшим.

– А Прайс тут? – поинтересовался Бен. – Я его пока что не видел.

Рори усмехнулся.

– Прайс появляется на большом ужине, только если его самого туда потянет. Он тебя найдет, не беспокойся.

Бен в ответ вяло улыбнулся.

– Чувак, завтра у нас начинаются капитанские тренировки[19]. Жду не дождусь посмотреть, как ты играешь. Чертовски хочется увидеть!

* * *

Когда мистер Эстон начал зачитывать с кафедры свое Вечернее обращение к первогодкам: «Новичкам бывает очень трудно, однако именно новый человек в школе, как никто другой, способен увидеть всё вокруг свежим и беспристрастным взором…», Бен ушел в собственные мысли, точно зверек, укрывшийся в густом меху.

Вот наконец он и здесь. Подготовительный этап позади.

Капелла достигала высотой четырех этажей, со сводчатым, темным в глубине деревянным потолком. Люстры свисали, точно гигантские медные цветки чертополоха, а на каждой стене виднелось по меньшей мере с акр цветного витражного стекла.

Как вообще можно изобразить в стекле складочку у рта ягненка?

Длинные параллельные ряды деревянных скамей тянулись по обе стороны вдоль центрального прохода, обращенные к нему, дабы школа имела возможность лицезреть самое себя. Новые ученики сидели в первом ряду, более старшие – позади них, на приподнятых на ступеньку скамьях, а педагоги рассаживались вдоль стен в неглубоких креслах, точно на миниатюрных тронах. Бен знал, что Прайс тоже где-то здесь, однако не мог его заметить ни в одном кресле у стены, ни справа, ни слева от себя. Или, может быть, Прайс сидел прямо позади него?

Огромное пространство церкви в этот первый вечер освещалось белыми свечами на высоких деревянных столбиках, что возвышались над наклонными подставками с псалтырями перед каждой скамьей, и язычки пламени выстраивались ровными линиями, расходившимися по всей длине зала.

Когда в тридцатых годах двадцатого века число учащихся сильно превысило вместительные возможности школьной капеллы, сюда не стали втискивать складные стулья в пространство нефа или уменьшать набор учеников. Вместо этого просто выломали заднюю стену, водрузили на рельсы, откатили на тридцать ярдов, потом достроили необходимые участки стены, кровли и витражей, добавили еще скамей. У состоятельного заведения не было нужды перед кем-то объясняться.

На входе в капеллу Бену вручили тонкую незажженную свечку с бумажным «воротничком» для руки, и сейчас свеча лежала у него на коленях. Все третьеклассники, нынешние новички, глядели через проход друг на друга: кто-то заметно нервничал, а кто-то смотрел самоуверенно; кто-то из девушек походил на гордую каравеллу, а кто-то – на пугливого зяблика. И все задавались одними и теми же вопросами: а кто здесь станет мне другом или подругой? Кто из мальчишек станет моим парнем?

И если Бен просто будет держаться своего курса, если примет стоящие перед ним трудности и их преодолеет, то останется на верном пути. Ему по-прежнему казалось, будто он еще только ожидает, когда же на самом деле окажется здесь, и все, что ему пока следует сделать, – это подождать, и все будет так, как надо. Это его место, оно словно создано для него. Помнится, всякий раз в Сиднее, когда ему почти что удавалось преодолеть в себе неуверенность и внутренний дискомфорт и отдаться танцам или беготне по коридорам, Бен, сетуя на свою нерешительность, на желание замкнуться, напоминал себе, что все то же самое его ждет и в школе Сент-Джеймс. И пусть лучше он преодолеет себя там; это, по крайней мере, будет иметь смысл.

В мягком, приглушенном свете капеллы Бен переводил взгляд то на красивых девушек, то на «внезапно похорошевших». Интересно, а они придут посмотреть его игру?

В ряду напротив, ближе к ректорской кафедре, сидел Хатч.

После речи Эстона все, выдержав значительную паузу, исполнили «Господь наш, Хранитель во веки веков», и Бен задумался о Боге. Подобные гимны ни на йоту не убеждали его в существовании Бога, однако все равно очень нравились – пусть даже большую часть своей жизни он потратил на то, что наслаждался простой пиццей с сыром в пиццерии Park Ave. Да, он угощался порезанной тонкими ломтиками пиццей в кафешке недалеко от дома, или осторожненько водил машину вдоль самых шумовых барьеров и зарослей сумаха по трассе I-84, или высматривал себе сиди-диски в Strawberries, или вместе с мамой выбирал в интернет-магазине ботинки на выход – и это заполняло его существование. Однако те гимны, казалось, рождались там, где должна была бы протекать его настоящая жизнь. Где он безмятежно гулял бы по лесу или собирал бы ежевику возле старинных темно-красных амбаров. И он настолько признавал правильность этих гимнов, что ему уже претила вся окружавшая его мишура благополучия девяностых годов. Эти гимны как будто вшиты были в оболочку его личности, и их текстура не только приятно ощущалась его плотью, но и усиливала его неприятие видеопрокатной сети Blockbuster, или новостного тележурнала A Current Affair, или поп-группы Milli Vanilli – он ощущал их так, словно синтетику натягивал на голую кожу. И Бен пел этот гимн с тихим согласием и верой и в то же время с пронзительной тоской в душе.