Ожидание шторма - [144]

Нет, еще не пробил час Татьяны Дорофеевой. Счастливая она, черт возьми!

На пианино стояла хрустальная ваза, прикрытая свежей салфеткой с искусной вышивкой. И еще — цветочница с сиренью. Переставив вазу и цветочницу на стол, Погожева откинула верхнюю крышку пианино. Поднялась на носках, заглянула внутрь. Справа, прижатый струнами к стенке, темнел пухлый сверток. Погожева вынула сверток, положила его на стол. Спокойно, не торопясь и не волнуясь, что Татьяна каждую секунду может прийти с кухни, поставила вазу и цветочницу на прежние места. Развернула тряпки. В них оказались три толстые пачки сторублевых денег. Погожева вынула откуда-то, чуть ли не из лифчика, маленький пистолет, положила его перед собой.

Онемела Татьяна, остановилась на пороге, почувствовала: ногами двинуть не в состоянии, словно взбунтовались они и отказываются повиноваться.

— Что это? — спросила Татьяна. Произнесла, в общем-то, два ненужных слова, ибо отлично видела, что лежит на столе.

— Никогда не видели зажигалку в форме пистолета и сторублевых денег? — удивилась Погожева устало и немного раздраженно.

— Так много! Никогда, — призналась Татьяна, изо всех сил стараясь не выдать своего беспокойства.

— Не очень много. Десять тысяч.

— Большая сумма, — сказала Татьяна с уважением.

— Я хочу подарить ее вам, — улыбнувшись, заявила Погожева.

— Мне? Разве вы добрая фея из сказки?

— Я действительно фея. Только не добрая, а злая.

— Почему же злая? — Татьяна наконец сдвинулась с места, подошла к столу и поставила чашки.

Погожева тряхнула головой:

— Так удобнее. — И вдруг спросила: — У вас найдется листок бумаги?

— Да.

Повернувшись к тумбочке, Татьяна взяла из-под старого альбома ученическую тетрадь и положила перед Погожевой.

— Нет, — сказала Погожева, — писать будете вы. Вот этой авторучкой.

— Я не понимаю вас, — побелев, произнесла Татьяна и покачала головой.

— Сейчас поймете. Прошу. Пишите: «Я, Дорофеева Татьяна Ивановна, библиотекарь гарнизонного Дома офицеров...» Написали? Хорошо... Пишите: «Обязуюсь... сотрудничать... с германской военной разведкой...»

— Зачем вы так?.. — с обидой спросила Татьяна и отодвинула тетрадь. — Что я вам сделала?

— Милая моя! — вздохнула Погожева. — Вы молоды и красивы. Я понимаю мужчин, которые в вас влюбляются. Но поймите и вы меня. Если мы не договоримся, не найдем общего языка, то... бог свидетель... Я не могу уйти из этой комнаты, оставив вас живой. Как бы я к вам ни относилась, я на службе... Будьте благоразумны.

— О каком благоразумии может идти речь? — сквозь зубы выдавила Татьяна. — Вы что? С луны свалились?

— Увы! С грешной земли. — Погожева положила руку на пистолет. — Эта зажигалка, между прочим, шестизарядная.

— Плевать я на нее хотела! — заявила Татьяна, удивляясь собственной храбрости.

— Оставим лепет. Вы не девочка, а я не обольститель. Я предлагаю вам дело. Рискованное, но денежное. Я знаю, вы согласитесь. И когда войдете во вкус, поймете, что в разведке можно заработать больше, чем в постели.

— Я не проститутка! — покраснела Татьяна.

— Фу! Как вульгарно.

— А мне плевать! Убирайтесь к чертовой матери из моей квартиры! Я не испугалась вашей пушки!

— Спокойнее... Истерики разрушают нервную систему не меньше алкоголя. Отвечайте, вы догадывались, что Сизов — агент немецкой секретной службы?

— Какой службы? — не поняла Татьяна, но запальчивости теперь не было в ее голосе.

— Вам известно, что Сизову удалось завербовать вашего друга Роксана? Того самого Мишу, который через ваше посредство сплавляет излишки продуктов?

— Вы врете!

— Забудьте это слово. В разведке не врут. В разведке молчат или говорят правду. Я говорю правду только потому, чтобы вы поняли: я не могу выйти из этой комнаты, оставив вас живой.

— Уходите! — решительно сказала Татьяна. — Уходите! Я никому не скажу... Можете не волноваться.

— Спасибо, — поднялась Погожева. — Боюсь, что в отношении вас не смогу проявить такую милость.

Татьяна отступила на шаг, сказала убедительно:

— Я не нуждаюсь в ней, в вашей милости. Я выброшусь в окно. И закричу на всю улицу. Я не пойду на предательство!

— Предательство — тоже работа, — сухо заметила Погожева.

— Плохая работа!

— Запомните, девочка, плохой работы не бывает. Работа либо соответствует духовным запросам и умственным возможностям индивидуума, либо нет.

— В таком случае вы переоценили меня.

— Скромность человека украшает, агента оберегает.

— Я не агент! — процедила Татьяна. Страха не было в ее голосе, лишь злость, злость, злость...

— Не будем придираться к словам, — миролюбиво сказала Погожева. — И зря нервничать. Может, нам лучше разобраться в сути. Отвечайте на мои вопросы, только искренне. Вы способны на искренность?

— Да!

— Вам нравится работать на заводе у станка?

— Я никогда не работала на заводе.

— И не рветесь? — усмехнулась Погожева.

— Нет!

— Что бы вы предпочли: коммунальную квартиру или собственную виллу в сосновом бору на берегу моря?

— Это глупый вопрос, — заметила Татьяна.

— Вам нравится танцевать?

— Да.

— Хорошо поесть?

— Да.

— Красиво одеться?

— Да.

— Какой цвет вы предпочитаете: голубой или красный?

— Голубой.

— Ох, Таня, Таня... Одного последнего ответа достаточно для того, чтобы усомниться в вашей благонадежности...