Ожидание - [17]
Весь берег бывал заполнен зрителями, в гонках участвовали лучшие гребцы края. Спортсмены из города подносили к носу пузырьки с нашатырем, а разливовцы подтягивали высокие рыбацкие сапоги и заглядывались снизу на загорелые ноги рыбачек и белые икры городских девушек. А девушки прогуливались стайками по берегу, время от времени о чем-то с таинственным смешком перешептывались между собой и ловким жестом сбивали за спиной вздувшиеся от налетевшего ветерка юбки…
Наряженный в выходной костюм, Иван чинно проходил мимо судейского стола; окинув быстрым взглядом призы, он мысленно откладывал в сторонку два первых, потом принимался рассматривать девушек, выбирая невест для сыновей… Лишь справившись со всеми этими делами, он начинал глядеть в море на ушедших к линии старта парней в лодках. Все крепкие ребята. За раздавшейся, как наполненный ветром парус, спиной Егорки или Алексея пол-лодки не было видно…
Когда гребцы, подняв весла, застывали в ожидании старта, Иван отворачивался от моря и смешивался с толпой. Наверно, в этом скопище людей он был единственным, кто до конца гонок ни разу не оглядывался на море. Председатель колхоза Влас Бобров был сам не свой от волнения: его сын Карп тоже участвовал в соревнованиях. И Карп был крепким парнем, он всегда занимал хорошие места, а все же далеко ему было до Егорки с Алексеем… Иван несколько раз посматривал на карманные часы, наконец, стрелки говорили: пора! — и он резко оборачивался к заливу… Егорка, бывало, держал финишную ленточку в зубах, один конец ее валялся на корме лодки Алексея, другой поигрывал на гребнях волн. Затем финишировали Карп и кто-то другой, или кто-то другой и Карп, и так далее…
После гонок устраивались игры, гулянье, трещали ружья в тире, крутилось лотерейное колесо, хлопали бутылки шампанского; потом солнце скатывалось за горизонт, темнело, и сплетники, загибая пальцы, считали ушедшие на лодках далеко в море пары…
Иван не задерживался на празднике допоздна; он выкладывал на сколоченный наспех прилавок деньги и, запрокинув голову, пил прямо из бутылки, волчком вертя в губах горлышко поллитровки… Потом совал под мышку врученные сыновьям призы и подарки, дрожащим пальцем показывал младшему, Павлуше, дорогу к дому, пропускал его с веслами вперед, а сам громко затягивал «Бурлацкую» и пел ее весь путь — от берега до дома…
Хоть бы сон тот сбылся на нем самом, на Иване… Чтоб тогда было?… Ничего… Взбугрилась бы в одном месте земля, точно крот нору прорыл, и подвыпившие соседи на поминках запели бы в два голоса старую рыбацкую. Колхоз все так же выполнял бы план улова, кто-то другой, вместо Ивана, крыл бы в бога и в душу северный ветер, а Влас Бобров свободно вздохнул бы на общем собрании: не пристает к нему больше Иван со своими советами да предложениями.
— Петруша, позови бабушку!..
— Ты голодный?
— Нет, просто так позови, дело у меня к ней.
Петруша убегает, скоро в комнате опять начинает пахнуть птичьим пометом.
— Тебе что, Иван?
— Чья у нас сейчас больше в дело годна: Егоркина или Алексея?
— Да обе в порядке, в бассейне вода всегда, мы и сверху его перекрыли…
— А у Егоркиной ведь борт спереди малость поврежден был?
— Так мы же на верфи ремонтировали, или не помнишь?
— Да ты что, старая! Зачем же лодку на верфь возить, когда мальчики еще живы-здоровы были? Выходит, обе лодки своими руками здесь построили, а какую-то доску заменить не смогли?
— Мне не веришь, так у парня спроси: где, мол, лодки…
Старуха прикусила язык…
— Господь с тобой… Видно, ты и впрямь рехнулась совсем с гусями с этими. Да разве я тебя спрашиваю, где лодки стоят? Доска средняя у Егоркиной была разбита, вот я и хочу узнать: сменили ее?.. И без того парень усталый вернется, сама видишь, не отпускает его председатель. А если еще течь в лодке появится — вконец вымотается до финиша…
— Конечно, конечно, если течь… ясное дело, вымотается… как же… И без того он у нас не такой ладный да здоровый, как те двое…
— Ничем он не хуже других. Те двое в плечах шире были, зато у этого жилы покрепче. А сила-то в чем? В жилах вся сила!.. Что сегодня за день, среда?
— Среда.
— Осталось-то всего: четверг, пятница, суббота… В воскресенье — Первое мая… Сперва митинг в селе состоится, наверно, и приезжие, как водится, поприсутствуют… Говорят, сильные ребята приехали, и женщины на этот раз будут участвовать…
— Не говорят, а я собственными глазами видела, некоторые уже приехали, с утра до вечера из лодок не вылезают…
— Что толку, они ведь не рождены в лодке… А когда ж ты успела побывать в Разливах?
— Утром сходила. Старые соседи привет тебе передают. Все, мол, собираемся Ивана навестить, да никак не соберемся.
— Пусть поторопятся, уж больно хорошее зрелище их Иван… Весла в сухом месте держишь?
— И росинки на них не падало! Легонькие, как перышко!
— Пусть обе пары берет. А для лодки пусть попросит у председателя машину или подводу, раз уж тот меня «очень уважает», да и план тут ни при чем…
— Парень сказал, с получки новые сапоги тебе купит.
— Нечего ему тратиться, пока и этих хватит.
— Не почистила я их сегодня, с утра-то в Разливах была, потом по хозяйству завозилась, вот и запамятовала.
«Кафе возле рынка, под большими синими грибками, создавало иллюзию прохлады для тех, кто проезжал мимо в душных автобусах.Но только иллюзию. Не более.Под грибками было так же душно, как в городском транспорте. Казалось, спасение от жары лишь в холодной кружке пива…».
«Следя голоднымъ взоромъ за варкою риса въ котелке, косари фермы слушали дядю Корречола, коренастаго старика съ видневшеюся изъ подъ полуразстегнутой рубашки копною седыхъ волосъ на груди.Красныя лица, загоревшія на солнце, светились отблескомъ пламени очага. Тела были влажны отъ пота после трудового дня, насыщая грубымъ запахомъ жизни горячую атмосферу кухни…»Произведение дается в дореформенном алфавите.
«Дождь лил не два, не три дня, не неделю, наконец, а целых два месяца. Казалось, не было конца ему. Наступил уж ноябрь, затем и он стал подходить к концу, а не было и признаков зимы. День и ночь низко ползли хмурые тучи над грязными, унылыми полями, в воздухе стояла какая-то гнилая, неприятная теплынь, и с утра до вечера моросил мельчайший дождь. Земля переставала всасывать в себя воду. Дороги казались уж не дорогами, а сплошными узкими и бесконечно длинными болотами, по которым шагу нельзя было ступить…».
«Наступала весна: конец нашим зимним скитаниям по скверным столичным квартирам. Я, как скворец, ежегодно с первыми весенними лучами отправлявшийся в долгий перелет по стогнам и весям деревенской России для освежения духовного и подкрепления телесного, объявляю своим присным, что пора нам двинуться в путь...».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Впервые напечатано в газете «Нижегородский листок», 1986, номер 173, 25 июня; номер 181, 3 июля, в разделе «Фельетон».В собрания сочинений не включалось.Печатается по тексту газеты «Нижегородский листок».