Ожидание - [14]

Потом воткнули в песок палки.

— Я — красный, ты — враг, — сказал первый Гиви второму.

— Нет, это я красный, а ты враг.

— Ты Квасхадзе, — снова повторил первый Гиви фамилию, услышанную им дня два назад.

— Ты сам Квасхадзе, — сказал второй Гиви.

Долго смотрели они друг на друга, сидя на корточках, пока щенки не прыгнули на них и не опрокинули обоих в песок.

Потом наконец договорились, соорудили из палочек забор, разложили за ним рядами белые камушки: они, мол, и будут «белые».

И пошла игра, не то в войну, не то в пограничников. Правда, щенки часто нарушали границу и портили палочный забор…

Стало жарко.

В соседнем дворе собаки подняли лай и визг. Сука улизнула куда-то…

Дети все играли. Щенков сморило на солнце, им надоело играть. Они разрыли песочную кучу, уложили во влажный песок розовые животы; высунутые языки щенков прерывисто задышали, словно маленькие легкие. Мальчики тоже разрыли песок и улеглись рядом со щенками.

— Ну, погоди у меня, вот я спущусь сейчас! — грозил из окна дедушка одного Гиви.

— Ну, погоди у меня, вот я спущусь сейчас! — грозил дедушка второго.

Мальчики знали силу дедовских ног и спокойненько продолжали лежать.

К воротам подъехал грузовик. В кузове стояла большая клетка. Из клетки высовывались мокрые собачьи морды.

Во дворе показался сачок, похожий на тот, каким ловят бабочек, только очень большой.

— Ну, сука проклятая — опять сбежала! — закричал мужчина с сачком и прищуренными глазами осмотрел двор. Дети вскочили, прижались друг к другу. Со второго этажа дедушки обоих Гиви грозили вошедшему во двор мужчине палками и что-то шамкали беззубыми ртами, но вой брошенных в клетку собак и стук маленьких сердец заглушал слова.

Мужчина помотал головой, потом, словно нехотя, повел своим большим сачком — и щенки, как орешки, вкатились в сетку. Перекинув сачок через плечо, мужчина, по-прежнему мотая головой, направился к грузовику…

Стало еще жарче.

Расплавленное солнце капля за каплей сочилось на землю…

«Кви-кви, кви-кви», — кричала перепелка с Черепашьего озера…

Капля за каплей стекал с мальчиков пот…

Снова по обеим сторонам подвального коридора блестели куски непрогоревшего угля. Только теперь они уже не были похожи на глаза кошки…

На лестнице один Гиви пробормотал:

— Не бойся, у Джульбарса новые щенки вылупятся.

— «Вылупятся»! Что он — петух, что ли, — пробормотал другой.

Больше они ничего не сказали друг другу. Больше не вспоминали ни о винтовке, ни о танке, ни о револьвере…

До кнопки звонка они не могли дотянуться и о своем возвращении извещали стуком.

Один Гиви пошел направо, другой налево. Сперва колотили в двери одним кулаком, потом пустили в ход второй, потом ноги…

Потом оба Гиви вместе разревелись.

Они обливались слезами и потом. Большие двери вздрагивали от ударов их маленьких ножек, маленьких кулачков.

А трясущиеся дедушки трясущимися руками все старались им отпереть…

Жизнь Ивана

Словно беспечное стадо широкогрудых гусей, спешили к морю дома рыбаков. И как испуганный чем-то вожак, застыл вдруг над самой водой первый дом, а остальные, доверчиво шедшие следом, не успели остановиться: уткнулись друг в друга вытянутыми клювами стеклянных веранд, крытых красной черепицей, и так и замерли в ожидании следующего шага.

В каждом дворе вы увидите старые и новые рыбацкие сети, связки рыбы, которую вялят на солнце, рыбьи головы возле мусорных ящиков, металлические обручи и гайки от разобранных лодок. В каждом дворе здесь пахнет рыбой и птичьим пометом.

Таким, наверное, должен быть и двор того дома, что стоит всех ближе к морю и хочет быть первым. Должен быть таким, но нет, там все не так. Вход во двор вымощен изношенной гусеницей, снятой, видно, со старого трактора, в самом же дворе повсюду валяются тракторные части. В одном углу в тени брезента, натянутого на четыре кола, стоит тракторный мотор, принесенный сюда не то для сборки, не то для разборки…

Во дворах возятся дети, разгуливают, переваливаясь с боку на бок, гуси, суетятся старухи, дремлют на солнце старые рыбаки… Если б все могли вот так вылезти под благословенные лучи солнца, погреть свои пропитанные морской солью кости!

Для некоторых рыбаков отошла и эта пора их жизни: не встают больше с постели и, как застрявшая на мели лодка, ждут последнего прилива…

Как надеялся Иван, что хоть нынешней весной поутихнут боли и на майские праздники пойдет он смотреть лодочные состязания в заливе!..

Позвоночник болит у Ивана, сильно болит, вся спина стала как деревянная. О какой-то болезни с замысловатыми названиями толковали ему врачи года два назад, но Иван запомнил только одно слово — радикулит.

Знает Иван этот радикулит: не раз, когда выбирали сеть, рыбаков, его ровесников, скрючивало прямо в лодке, и, казалось, глядя на их внезапно оцепеневшие, сгорбившиеся фигуры, будто они крадутся к выбросившемуся на берег лососю. Все врачи в районе испробовали на Иване силу своих уколов, но ничего не помогло: жало моря оказалось сильнее.

Вот и лежи теперь, старая лодка, отслужившая свое… Волокут эти старые лодки во двор колхозной конторы, потом кто-то из рыбаков платит шестьсот рублей, выписывает их на дрова и разбирает к зиме, орудуя тем же топором, каким когда-то их мастерил…