Ожерелья Джехангира - [44]
— Золотяки-самородники, — промолвил Андрей.
Он поймал кузнечика и бросил под грот. Рыбы молниеносно взметнулись к поверхности за кузнечиком и снова легли на прежние места, накрывшись цветистыми шлейфами.
Андрей пустил мушку. Хариус на крючке поднял такую возню, что все его соседи куда-то исчезли.
Хариус оказался не золотяком-самородником, а настоящим изумрудником, весь малахитово-зеленый, только брюхо золотистое да хвост малиновый.
— Ну, пора в лагерь, — сказал Андрей и горделиво разложил в ряд на травянистой лужайке свои трофеи.
Я любовался добычей и думал: пожалуй, в наших реках нет более красивой рыбы, чем хариус. Один спинной плавник что стоит! Посмотришь на него сверху — он весь в зеленых фосфорических пятнах, посмотришь через него на солнце — пятна эти вовсе не зеленые, а коричневые. А сколько оттенков, сколько тонких узоров! Каждый хариус — в своем собственном наряде! И только у всех вокруг черных зрачков одинаковые золотисто-оранжевые ободки.
Да, ради таких красавцев любой городской рыболов с удовольствием побегал бы за петухами!
После знакомства с охотником за петухами я решил вести рыболовный дневник. И вот маленькая пожелтевшая книжица лежит передо мной. На ее листах то пятна крови от раздавленных комаров, то расплывшиеся подтеки от пота и дождевых капель, то обугленные дыры и подпалины от искр костра. Сколько сибирских речек я прошел с этой истрепанной закоптелой книжицей! Сколько бессонных комариных ночей провел у геологического костра!
Читаю и вспоминаю горы, тайгу, рыбалку. Но не все понятно в моем дневнике. Вот небрежно нацарапанная углем строка — «розовый кудесник». Почему кудесник? Почему розовый? Ах да, — припоминаю.
А вот завязанная узелком полоска газетной бумаги, на которой написано «няньки» и... нарисованы зубы. Вероятно, «няньки с зубами». Но что за няньки? При чем тут зубы?
И снова ломаю голову над торопливыми фразами, записанными в походной спешке, над узелками и пометками. Особенно я помучился над одним листом, на котором смолой были приклеены тоненькие иголочки от лиственницы и маленькие, как бисер, перламутровые чешуечки какой-то рыбешки. И больше ничего. Как будто я хотел скрыть от посторонних глаз какую-то тайну. А когда наконец вспомнил, что это значит, — передо мной весело замелькал хоровод белых «танцующих иголочек».
Под Игаркой на тихом старичном озерке в розовых лучах заката танцевали серебристые иголочки-попрыгунчики. Их было такое множество, что, казалось, они волшебным чудом сбежались сюда от всех швей мира. Беззвучно, еле заметными колечками протыкали они розовую гладь воды, взлетали вверх, падали отвесно и снова взлетали, стремительные, порывистые. Со снайперской меткостью хватали они мельчайшую, как точку, серенькую мошку и очень редко случалось, чтоб «промазывали». За комарами рыбки не прыгали: комары для них были слишком велики, а овод легко мог унести на своих крыльях целую стаю таких иголочек.
Я подставил руку, и две холодные трепетные иголочки упали на ладонь. Это были крохотные мальки-хариусенки.
Пройдут годы, серебряные попрыгунчики сделаются могучими горбачами и, как ласточки, с молниеносной меткостью начнут ловить на лету самых крупных насекомых в самых бурных стремнинах.
Дно речки было усыпано галькой, круглыми валунами, песчаными плитами. Куропатка могла бы перебрести речку, не замочив хвоста.
За камнями, под журчащими струями таились беленькие с дымчатыми спинками хариусята. У крутых подмытых берегов темнели ямы, заросшие бурыми скользкими водорослями. В каждой яме — два-три горбача. Стоят, колышут своими узорчатыми шлейфами. И не поймешь — то ли это плавники, то ли речные водоросли.
В яму-подмоину заплыла стайка беленьких хариусят. Горбачи грозно вскинули шлейфы, хариусята разбежались врассыпную, словно ребятишки, забравшиеся в чужой сад, при виде сторожа. Два непослушных сорванца замешкались, горбачи — к ним. Губы трубой вытянули, как будто ругаются: «А ну вертунки — айда на свою мель! Там тепло, там солнышко, там быстрое течение приносит комаров. А в темные ямы не смейте соваться — замерзнете!»
«Какие заботливые!»—подумал я и на кусочке газетной бумаги написал «няньки». Но, увидев, как горбач вдруг втянул в свою пасть хариусенка, нарисовал около слова «няньки» зубы, а чтобы не забыть про этот случай, завязал газету в узелок.
Многие рыбы ходят стаями — лещи, например, головли, судаки, ельцы.
...Тихая родниковая речка в Липецкой области затерялась среди путаных кустов лозины. Все млеет от жары. Умолкли птицы, спрятались в траву стрекозы. Только кузнечики неугомонно стучат молоточками в зеленых солнечных горнах.
Я сижу в кустах. Сижу неподвижно, как филин. Подо мной прозрачная гладь воды. И вдруг из глубины бесшумно подымается стая ельцов и бесшумно плывет, еле-еле шевеля плавниками. Впереди — черногривый вожак, сзади — юнцы белобрысые. Плывут стройной колонной. Вожак повернет — и вся стая за ним.
...Хариусы же — махровые анархисты, дисциплину не признают. Каждый сам по себе, каждый стоит отшельником, никакого дела нет ему до соседа.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.