Ожерелье королевы - [36]

— Как можно! — Кнеф чуть заметно улыбнулся. — Их мать пришла бы в ужас, если бы я попробовал что-то в этом роде. И должен признать, что никогда не возникало такой необходимости. Мои юные подопечные чрезвычайно покладисты. Одного слова или взгляда обычно достаточно, чтобы призвать их к порядку, хотя мне говорили, что в мое отсутствие они совсем не такие послушные.

Он посмотрел на Люка. Не в первый раз Люка поразила глубина его невероятно темных глаз. Радужная оболочка сливалась со зрачком в один непроглядно-черный круг. Но в этих глазах были свет, блеск и нечто, что Люк был склонен определять как мятущийся ум.

— Растившие вас воспитатели, несомненно, тоже придерживались более мягких принципов, и, наверное, это вас устраивало. Скажите, господин Гилиан, вы вполне довольны результатами?

Этим, хоть и не намеренно, Кнеф несколько поставил Люка в тупик. Люк неискренне рассмеялся.

— Никогда об этом не задумывался. То есть, мне кажется, я считаю результат вполне сносным, а вот другие — не очень.

— Вы задаете слишком много вопросов. Прошу прощения, я не могу сказать, что лично меня это обижает. Однако другие люди, не привыкшие постоянно анализировать собственные поступки, могут счесть вашу привычку задавать столько вопросов назойливой.

Значительно чаще, как Люку было хорошо известно, собеседников сбивала с толку его привычка самому отвечать на собственные вопросы. Но каким-то странным образом сейчас они поменялись ролями: теперь левеллер давал объяснения, а Люк легко превратился в жадного слушателя.

Он снова рассмеялся, на этот раз более естественно.

— Так, значит, мои вопросы вас не раздражают? Я рад это слышать. Мне бы не хотелось быть грубым или слишком любознательным.

Кнеф посмотрел на воды Тройта. Ветер волновал поверхность моря, и волны все сильнее бились о борт корабля, вздымая облака белых брызг.

— В вопросах нет ничего плохого. Может настать день, причем скорее, чем мы думаем, когда нам всем придется держать ответ перед Высшими Силами, детально и беспощадно препарировать собственное сердце.

Опять повисла долгая тишина.

— Апокалипсис, — наконец произнес Люк, приподняв брови, — столь любовно описываемый нашими проповедниками.

— Да, апокалипсис, — подтвердил Кнеф. Сарказм Люка его, похоже, не задел. — Земля вздыбится, и горы опадут, море будет гореть, как воск. Короли и принцы падут с тронов. И бог в гневе своем всех уравняет перед собой. Это будет уже довольно скоро, мне кажется.

Люк прочистил горло, неизвестно почему смутившись.

— Все это звучит очень неприятно. И если подумать, мой учитель доктор Френсис Перселл объявил бы все это ошибкой, вулканистской чепухой. Но вы, возможно, не знакомы с научной теорией, которая утверждает, что нынешний мир был построен из пепла другого, более древнего, разрушенного еще в незапамятные времена извержениями вулканов.

— Я знаком, — спокойно отвечал Кнеф. — как с этой, так и с противоположной теорией. Ваш доктор Перселл, как я понимаю, считает, что все нынешние горные хребты и отложения были сформированы доисторическими морями. Я изучал аргументацию обеих сторон, но, боюсь, не могу назвать себя ни вулканистом, ни седиментарием, так как верю, что и Огонь и Потоп нам еще только предстоят.

Эти слова опять немного сконфузили Люка. Как бы он ни уважал мыслительные способности своего нового знакомого, он не заподозрил в нем высокообразованного человека, возможно, потому, что тот занимался обучением малолетних детей, а может быть, из-за его преданности религии. Согласно представлениям Люка, основой всех религиозных доктрин и практик было глубокое невежество в вопросах устройства естественного мира.

Так что теперь ему стало стыдно за себя. Он задал этот вопрос не из самых благородных побуждений. Было что-то мелочное, низкое в этой попытке подловить человека, который с таким терпением и учтивостью ответил на все его вопросы.

— Я прошу у вас прощения, — сказал он с раскаянием, — мне и в голову не пришло, что вы ученый, да еще и естествоиспытатель.

— Мне случалось заниматься самыми разными вещами, — сказал Кнеф с кроткой улыбкой. Это звучало интригующе; однако ни в тот раз, ни позже Кнеф не рассказал своему спутнику, чем именно.

Вечером Люк пригласил Кнефа к себе в каюту и предложил его вниманию стопку потрепанных и покрытых кляксами листов из своей рукописи. Теперь, когда он убедился в чрезвычайной проницательности левеллера, ему не терпелось поделиться своими теориями. Риджкслендец прочитал первые пятьдесят страниц молча и совершенно бесстрастно, ни единый мускул не дрогнул в его лице. Люк наблюдал за ним с растущим нетерпением — он рассчитывал на какую-нибудь сильную ответную реакцию, положительную или отрицательную, и ее полное отсутствие его чрезвычайно разочаровало.

— Ваши аргументы… оригинальны, — сказал наконец Кнеф. — Особенно меня впечатлила ваша идея, что вся история последних пятнадцати столетий — не более чем зыбкое переплетение лжи. Могу я поинтересоваться, как вы пришли к таким поразительным выводам?

Люк, который устроился на низкой койке, чтобы его длинноногий посетитель мог воспользоваться единственным шатким стулом, призадумался, подбирая слова.