Ожерелье королевы - [42]

Именно его обходительность и отменная учтивость и создавали тот панцирь, который ничто не могло пробить.

Потому-то кардинал и думал, что Жанне куда как далеко до него. Эта провинциалка, до отказа начиненная претензиями, не сумевшая под притворной гордостью спрятать от него свою алчность, представлялась ему легкой добычей, добычей желанной, благодаря ее красоте, ее уму, благодаря чему-то вызывающему, что гораздо чаще обольщает мужчин пресыщенных, нежели мужчин наивных. Но, при всей своей красоте, Жанна не вызывала у него ни малейшего недоверия.

Это было гибельно для выдающегося человека. Он стал не только менее сильным, чем был, — он стал пигмеем; разница между Марией-Терезией и Жанной де ла Мотт была слишком велика, чтобы представитель семейства Роанов с его характером дал себе труд вести борьбу с Жанной.

Но когда борьба началась, Жанна, ощущавшая неуверенность своего положения, остереглась показать свое превосходство; она продолжала играть роль провинциальной кокетки, прикидывалась пустой бабенкой, чтобы противник ее по-прежнему был уверен в своих силах, а следовательно, был слаб в нападении.

Кардинал, удивленный ее волнением, которое она не сумела скрыть, решил, что она опьянена подарком, который он только что ей преподнес, и так оно на самом деле и было, ибо подарок превосходил все ее надежды и все ее претензии.

Он только позабыл, что сам-то он ничего не представляет для честолюбия и гордости такой женщины, как Жанна.

К тому же ее восхищение рассеяла череда новых желаний, немедленно сменивших желания прежние.

— Итак, — заговорил кардинал, наливая графине кипрское вино в хрустальный бокальчик, усеянный золотыми звездочками, — итак, графиня, раз вы подписали договор со мной, то уж больше на меня не сердитесь.

Она засмеялась.

«Право же, он превосходный человек», — сказала себе графиня.

— А кстати, — заметил кардинал внезапно, как если бы некая мысль, весьма от него далекая, вернулась к нему совершенно случайно, — что это вы говорили мне на днях о двух дамах-благотворительницах, о двух немках?

— Ваше высокопреосвященство! — глядя на кардинала, ответила графиня де ла Мотт. — Бьюсь об заклад, что вы их знаете не хуже, — нет, даже лучше, чем я.

— Я? Графиня? Вы заблуждаетесь. Разве вы не хотели узнать, кто они такие?

— Посол при венском дворе! Близкий Друг императрицы Марии-Терезии! Мне кажется, — во всяком случае, вполне вероятно, что вы должны были бы узнать портрет вашего друга.

— Как, графиня? Это в самом деле был портрет Марии-Терезии?

— Ну, ну, притворяйтесь, притворяйтесь несведущим, господин дипломат!

— Что ж! Допустим, что так и было, допустим, что я узнал императрицу Марию-Терезию, но что это нам даст?

— Да то, что, узнав портрет Марии-Терезии, вы должны догадаться, кто эти женщины, которым принадлежит портрет!

— Но почему вы думаете, что я это знаю? — не без тревоги спросил кардинал.

— Ах, Боже мой! Да потому, что не столь уж часто мы видим портрет матери, — заметьте хорошенько, что этот портрет — портрет матери, а не императрицы, — в чьих-то руках, кроме как в руках…

— Договаривайте!

— ..кроме как в руках дочери…

— Королева! — воскликнул Луи де Роан с ловко разыгранной искренностью, обманувшей Жанну. — Королева! Значит, ее величество королева была у вас!

— Как? Вы не догадывались, что это была она?

— О Господи! Нет, не догадывался, — самым чистосердечным тоном отвечал кардинал, — не догадывался! В Венгрии note 31 существует такой обычай, что портреты царствующих особ переходят из семьи в семью. У меня самого, — а я ни сын, ни дочь и даже не родственник Марии-Терезии, — у меня ее портрет при себе!

— При вас, ваше высокопреосвященство?

— Посмотрите, — холодно произнес кардинал, вынул из кармана табакерку и показал ее изумленной Жанне.

— Вы прекрасно понимаете, — прибавил он, — что если этот портрет есть у меня, — а я, как я уже вам сказал, не имею чести принадлежать к императорской фамилии, — значит и кто-то другой мог забыть его у вас, не принадлежа к австрийскому царствующему дому.

Жанна промолчала. У нее был инстинкт настоящего дипломата, но ей еще недоставало практики.

— Итак, вы полагаете, — продолжал де Роан, — что к вам приезжала с визитом королева Мария-Антуанетта?

— Королева и с ней другая дама.

— Может быть, мадмуазель де Таверне?

— Возможно, я ее не знаю.

— Что ж, если ее величество королева приезжала к вам с визитом, вы можете быть уверены в ее покровительстве. Это большой шаг на пути к удаче.

— Я тоже так думаю, ваше высокопреосвященство.

— И ее величество королева, — прошу прощения за этот вопрос, — была щедра по отношению к вам?

— Я думаю! Она дала мне сто луидоров!

— Ого! А ведь ее величество королева небогата, особенно в настоящее время.

— Это удваивает мою признательность!

— Она проявила к вам особый интерес?

— Достаточно живой.

— В таком случае, все идет хорошо, — задумчиво произнес прелат; думая о покровительстве, он забыл о покровительствуемой. — Вам остается одно.

— Что именно?

— Проникнуть в Версаль.

— К счастью, — заметила графиня, — в этом отношении мне уже обеспечено покровительство королевы, так что, если я проникну в Версаль, я открою двери отличным ключом.