Ожерелье королевы - [124]

Граф Прованский с улыбкой нахмурил брови, низко поклонился брату и вернулся к себе в апартаменты.

Король продолжал свой путь среди рассыпавшихся по галереям придворных, улыбаясь одним и гордо поглядывая на других — в зависимости от того, видел он с их стороны одобрение или же недовольство по поводу дела с ожерельем, которое только что разобрал парламент.

Так он дошел до квадратной гостиной, в которой сидела разряженная королева в кругу придворных дам и дворян.

Мария-Антуанетта, бледная под румянами, с показным вниманием выслушивала заботливые вопросы о здоровье, которые задавали ей принцесса Ламбаль и де Калон.

Но украдкой она часто устремляла взгляд к дверям, как человек, который горит желанием кого-то увидеть, и отводя его, как человек, который боится, что кого-то увидит.

— Король! — объявил лакей.

Сквозь волны вышивок, кружев и света она увидела, что вошел Людовик XVI, первый взгляд которого с порога гостиной был устремлен на нее.

Мария-Антуанетта сделала три шага навстречу королю — тот учтиво поцеловал ей руку.

— Вы сегодня прекрасны! Чудо как хороши! — сказал он.

Она грустно улыбнулась и еще раз помутившимися глазами поискала в толпе кого-то.

— А наших юных супругов еще нет? — спросил король. — По-моему, вот-вот должно пробить двенадцать.

— Государь! — отвечала королева с таким страшным усилием, что румяна потрескались у нее на щеках и упали на пол, — господин де Шарни приехал один. Он ждет в галерее, что вы, ваше величество, прикажете ему войти.

— Шарни!.. — сказал король, не заметив выразительной паузы, последовавшей за ответом королевы. — Так Шарни здесь?.. Пусть войдет, пусть войдет!

От собравшихся отделилось несколько дворян; и они пошли за де Шарни.

Королева нервным движением положила руку на сердце и, повернувшись спиной к двери, села.

— В самом деле, сейчас ровно двенадцать, — повторил король. — Новобрачной пора бы уже быть здесь.

В то время, как король произносил эти слова, у входа в гостиную появился де Шарни. Услыша последние слова короля, он тотчас ответил:

— Ваше величество! Соблаговолите извинить мадмуазель де Таверне за невольное опоздание: после смерти отца она еще не вставала с постели. Как раз сегодня она поднялась впервые и вот-вот предстанет перед королем, не упав снова в обморок, который только что с ней случился.

— Эта милая девочка так любила своего отца! — громко сказал король. — Но, коль скоро она нашла хорошего мужа, будем надеяться, что она утешится.

Королева слушала, сидя совершенно неподвижно. По словам Шарни, всякий, кто наблюдал бы за ней в это время, увидел бы, что кровь отливает от ее лица — так понижается в сосуде уровень жидкости.

Король, заметив приток дворянства и духовенства, заполнявших гостиную, поднял голову.

— Господин де Бретейль! — заговорил он. — Вы отправили приказ об изгнании Калиостро?

— Да, государь, — ответил министр. Дыхание спящей птички могло бы нарушить тишину, воцарившуюся в этом собрании.

— А ла Мотт, которая называет себя де Валуа, — громким голосом продолжал король, — должны заклеймить как раз сегодня?

— В эту самую минуту, государь, — отвечал министр юстиции.

Глаза королевы засверкали. По гостиной прошел шепот, который мог сойти за одобрительный.

— Господин кардинал будет недоволен, когда узнает, что его сообщница заклеймена, — продолжал Людовик XVI с упорной суровостью, которой до этого он не проявлял.

Словом «сообщница», относившимся к подсудимому, которого парламент только что признал невиновным, словом, бесчестившим кумира парижан, словом, клеймившим как вора и подделывателя одного из первых князей Церкви, одного из первых французских принцев, король словно бросил торжественный вызов духовенству, дворянству, парламенту, народу, чтобы защитить честь своей жены. Он окинул собравшихся взглядом, исполненным гнева и такого величия, какого никто во всей Франции не видел с тех пор, как глаза Людовика XIV закрылись навеки.

Ни единого шепотка, ни единого слова одобрения не встретила эта месть, которою король ударил по тем, кто замышлял обесчестить монархию. Он подошел к королеве — та протягивала ему руки, выражая глубокую благодарность В это мгновение в конце галереи появилась мадмуазель де Таверне в белом подвенечном одеянии, с белым, как у привидения, лицом, Филипп де Таверне вел ее под руку.

Андре шла быстрыми шагами; глаза ее помутились, грудь высоко вздымалась; она ничего не видела, она ничего не слышала; рука брата придавала ей силу и мужество и указывала дорогу.

Придворные заулыбались, глядя на приближавшуюся невесту. Женщины заняли места позади королевы, мужчины выстроились в ряд позади короля.

Бальи де Сюфрен, державший за руку Оливье де Шарни, пошел навстречу Андре и ее брату, поздоровался, а затем смешался с толпой близких друзей и родственников.

Филипп продолжал свой путь так, что его взгляд не встретился с взглядом Оливье. Пожатие его руки не дало знать Андре, что она должна поднять голову.

Подойдя к королю, он сжал руку сестры, и сестра, как гальванизированный труп, открыла свои большие глаза и увидела Людовика XVI — тот улыбался ей доброй улыбкой.

Она поклонилась под шепот присутствующих, выражавших восхищение ее красотой.