Озеро тьмы - [40]

— Не знаю, смогу ли я… — начала Франческа, но Линдси закрыла ей рот своей испачканной в шоколаде ладошкой. Заканчивать фразу ей не пришлось, потому что Мартин остановил машину. Они приехали.

Франческа поставила Линдси на тротуар, потом вышла сама. На улице было очень холодно и мокро — крупные ледяные капли дождя пронзали туман. Мартин хотел, чтобы Франческа поцеловала его на прощание, и ей пришлось просунуть голову в окно и подставить свои розовые губы, на которые уже упала дождевая капля.

— Я позвоню тебе утром, Франческа.

— Да, конечно, — рассеянно ответила женщина. Одной рукой она держала Линдси, другой прижимала к себе коробку конфет. Девочка тянула ее за собой и топала ножками.

— Ты что-нибудь решила? Ты согласна, да?

Франческа почти забыла, что именно должна была решить. Она повторила, что еще не знает, но заставила себя ослепительно улыбнуться, оставляя пути к отступлению. Мартин помахал рукой и уехал, но с обиженным выражением лица, которое так раздражало ее.

Когда машина скрылась из виду, Франческа пошла по Фортис-Грин-лейн в противоположную сторону. Мартин высадил их у дома номер 27, и когда они дошли до номера 54, Франческа остановилась и с любопытством посмотрела на дом. Окна не горели. На ступеньках стояла бутылка молока — с крышкой, чтобы птицы не клевали сливки.

Линдси понесет, — сказала Линдси.

— Точно?

— Точно. Линдси понесет конфеты.

— От такого предложения я не могу отказаться.

Франческа взяла дочь на руки, и Линдси поцеловала ее в щеку своими липкими от шоколада губами и помахала коробкой конфет. Может, лучше свернуть на Хилл-авеню? Женщина отвергла эту идею и пошла дальше. Тротуар покрывала жидкая грязь, темно-серая и липкая, брызги которой летели на ноги. Франческа поняла, что капли, которые она приняла за дождь, на самом деле были туманом, который собирался на листьях деревьев в палисадниках и стекал вниз. Она чувствовала себя женщиной из романов Викторианской эпохи, которые в начале главы ночью бредут среди пустоши или по городским улицам, обычно в самую отвратительную погоду, с ребенком на руках. Вполне возможно, она даже была похожа на них — ботинки на шнурках, кружевная юбка, шерстяная шаль, обмотанная вокруг головы, и старая бабушкина шубка с намокшим и слипшимся мехом в тех местах, куда попадали капли. Несмотря на холод, тяжесть ребенка и собственную усталость, Франческа вдруг громко рассмеялась.

— Не смешно, — строго сказала Линдси.

— Не смешно, ты права. Ни капельки. Когда вырастешь, ты поймешь, что мы смеемся не только над тем, что смешно. Бывают и другие причины. Наверное, я сошла с ума. Зачем я позволила ему привезти нас сюда, Линдси? Наверное, меня совсем достало это его выражение лица… Одно я знаю точно — больше мы с ним не увидимся. С меня хватит, пора с этим заканчивать. Всё. А папа может… может утопиться в пруду.

— Линдси хочет к папе.

— Конечно, только он придет домой позже нас, даже если мы будем двигаться с такой скоростью. Так что заткнись. «Я хочу к папе, я хочу к папе», — иногда ты просто невыносима.

— Я хочу к папе, — повторила Линдси. Затем скомкала серебристый фантик и бросила в чей-то палисадник.

— Сначала предстоит прокатиться на автобусе. Тебе понравится, ты еще никогда на нем не ездила. Послушай, приподнимись немного… Можешь сидеть на моем бедре?

В ответ девочка бросила коробку и зажала губы матери. Франческа подняла коробку, теперь забрызганную грязью, зарычала и сделала вид, что кусает пальцы дочери. Линдси взвизгнула, рассмеялась и убрала руку, но тут же вернула на место.

— Перестань, сумасшедшая девчонка, мы замерзнем насмерть.

Теперь они вышли на Коппетс-роуд, и Франческа оглядывалась в поисках остановки автобуса, но тут из ворот больницы Коппетс-Вуд выехало свободное такси — вероятно, на нем приехал пациент или посетитель. Шофер не знал, где находится дом номер 4 по Самфир-роуд, даже после подсказки Франчески, что это недалеко от станции метро «Крауч-Хилл», но согласился, чтобы она показывала ему дорогу. Линдси заплакала, повторяя, что ей обещали автобус, что она хочет в автобус, причем кричала так громко, что Франческа по шее водителя определила, что тот морщится. Она сунула Линдси конфеты, чтобы заставить ее замолчать, а потом почти всю дорогу до дома они играли в «рычание и кусание». Поездка обошлась в два фунта — слишком дорого для Франчески.

Тротуар здесь был еще более грязным и скользким, чем на Финчли. Такси привезло их в убогий полузаброшенный район, где сносились целые улицы, чтобы освободить место для строительства нового муниципального жилья. Между не до конца разобранными развалинами простирались сотни акров пустой земли, а некоторые улицы превратились в узкие проходы между временными заборами высотой в десять футов. Даже в самую сухую погоду дороги покрывала грязь и глина от тракторов и грузовиков со строек. Здесь ощущалась атмосфера недолговечности, скуки и ожидания без надежды, словно старое убожество уступало место чему-то новому, но такому же непривлекательному.

Однако Самфир-роуд находилась на границе этого возрождающегося района, и ее — а также несколько параллельных и перпендикулярных улиц — не тронули. Самфир-роуд с ее похожими на бастионы домами из кирпича цвета картона, палисадниками размером с могилу и нарочитым отсутствием деревьев оставили доживать свой век в целости и сохранности как минимум до 1995 года. Желтые уличные фонари превращали туман в подобие горохового супа — именно так называли улицу в пору ее юности.