Овраги - [23]

Оказывается, их обоих вызывает следователь.

Папа умылся, и они пошли.

Следователь, пожилой дяденька с печальными глазами, сидел у окна с решеткой за голым, заляпанным чернилами столиком. Он грустно посмотрел на Митю и спросил Романа Гавриловича:

— Он у вас всегда такой бледный?

Роман Гаврилович ответил, что не всегда. Горюет. В казанки перестал играть.

— Понятно. — Следователь достал линованные листы бумаги, пересчитал их тонкими пальцами и спросил Митю: — Пионер?

— Пионер. — Митя помедлил и добавил: — Звеньевой.

— Это несущественно. У меня к тебе просьба: изложи возможно детальней, как на тебя и на твою маму напали преступники. Говори всю правду и одну только правду. Ничего не утаивай. И не торопись. Я буду записывать. И, пожалуйста, не дрожи. Я не зубной врач. Итак: мама собралась менять материал на мясо. Продолжай.

Митя сглотнул слюну и стал вслух вспоминать, как мама собралась менять материал на мясо, как они ехали на паровозе, как шли пешком по степи.

Следователь слушал и ничего не писал.

Митя перевел дух и рассказал, что шел дождь, что они зашли к бабушке греться, а бабушка посоветовала идти в деревню Атамановку и что они случайно попали в дом, где живет милиционер.

Следователь печально смотрел на Митю и не записывал.

— Этак ты, сынок, до завтрева не кончишь! — сказал папа. — Излагай главное. Узловые моменты.

А Митя и тянул, потому что к узловым моментам приблизиться не решался. Главным моментом был разговор старика с мамой, и не весь разговор, а та часть разговора, где старик допытывался: «За что ваш муж мою сноху смертью казнил?» Эту часть надо обязательно утаить. А то, не дай бог, и папу притянут к ответу.

Глядя на цепкую руку следователя, на грязную школьную ручку, Митя осторожно рассказал, как выменяли барашка, как дочка милиционера Мотька свела их к реке и показала дорогу, как кричал и упирался барашек.

Следователь встрепенулся, обмакнул перо в чернильницу и стал быстро писать.

Пройдя опасную зону, Митя заговорил уверенней. Он рассказал, как наверху, на откосе, показались всадники — старик с сыном; как всадники поскакали вперед поверху, а вернулись низом, как загородили дорогу и стали интересоваться смычкой города с деревней.

— Кто вел барана? — спросил следователь.

— Я, — ответил Митя.

— И старик стал его отнимать?

— Да.

— А ты не отдавал?

— Не отдавал.

— А почему они стали бить твою маму?

— Они на нас кинулись, а мама столкнула меня в песок и навалилась сверху. Я старался вылезти, а старик лупил меня сапогом. Прямо в лицо. Если бы не ватная ушанка, голову бы проломил.

— Старика хорошо помнишь?

— Хорошо.

— Если бы увидел, узнал бы?

— Узнал.

Следователь позвонил. Милиционер ввел трех людей и велел им встать у стенки. Все они были бородатые. Третьим стоял старик с черными ноздрями.

— Который? — спросил следователь.

«Если признаю, — пронеслось в голове Мити, — он сейчас же примется позорить папу. Нет уж. Один раз болтанул — маму погубил, второй раз болтану — за папу возьмутся».

— Который? — монотонно повторил следователь и обмакнул перо в чернила. — Есть среди них тот, про которого ты говорил?

Митя безмолвно таращился на старика. Его била мелкая дрожь.

— Н-нет… — тихо проговорил он.

— Громче! Который?

— Что ты, Митя, — подстегнул отец. — Язык проглотил?

— Я… я не знаю.

— Посмотри внимательней.

— Я смотрю… — ему показалось, что за решеткой окна мелькнула шляпа с опущенными полями. — Я… я не знаю.

— Ну что ж. Ты не знаешь, — следователь положил ручку. — Увести.

Дверь хлопнула.

— Напрасно ты, мальчик, его боишься. Ты же его сразу узнал. Узнал с первой секунды. Других двух не замечал, словно их и не было, а с крайнего глаз не сводил. Курносый?

— Не знаю, — отвечал Митя, глядя на пол.

— Ну что же, — следователь вздохнул. — Подойди, распишись. Вот здесь, внизу. И вот здесь. Тоже внизу. Все. Забирайте его домой, гражданин Платонов.

— Спасибо, сынок, — папа, поднимаясь, скрежетнул зубами. — Уважил.

— Ничего не поделаешь, — следователь вздохнул. — Подростковый возраст.

Выйдя на улицу, отец словно забыл про сына. Митя едва поспевал за ним. Его все сильнее била дрожь. Он пытался напомнить о себе, спрашивал: «Папа, а можно я завтра в школу не пойду?» Отец не отвечал. Шел быстро. Не слышал и не видел.

Дома Митя сразу повалился на постель. Роман Гаврилович тронул его липкий лоб и тихо выругался. Наволочку бы надо переменить, да чистой нет, все нестираное, в углу свалено. За доктором бы сходить. А где он обитает, этот доктор, одна Клаша знает. Малый, видать, захворал, придется хлеб самому выкупать. Месяца не прошло, а вся жизнь наперекосяк. Роман Гаврилович вспомнил, что опаздывает на работу. Чертыхнулся. Митя лежал навзничь, как убитый. Лицо белое. Губы обметаны ломкой коркой. Роман Гаврилович снял с тяжелых спящих ног красные обшарпанные ботинки и стянул дырявые носки. Отстегнул кармашек рубашки, которую Митя носил со дня Клашиной кончины, вытащил хлебные карточки. С ними выпала крошечная фотография Клаши с ободком печати в углу.

Роман Гаврилович положил фотографию на место, сердито поцеловал сына в горячую щеку и пошел в мастерские.

А Мите снился сон. Будто он решает задачу и чувствует, что по улице, со стороны Собачьего садика мерным механическим шагом приближается человек в серой шляпе с опущенными полями. Чувствует он и то, что человек идет к нему, к Мите. Митя бросает задачу и через черный ход выбегает во двор. Но серая шляпа уже входит под арку. Митя бросается к пожарной лестнице; на крыше, где была голубятня, можно спрятаться за трубой. Он хватается за железные перекладины, лезет, лезет, но лестнице нет конца. Он останавливается перевести дух, но лестница подрагивает. Серая шляпа лезет за ним. Митя отпускает перекладину, медленно летит вниз и просыпается…