Овердрайв - [9]

«…паникуйте…создавайте…давку…не…не…надевайте…спа…жилеты…»

Валиум помог трамадолу.

Оставалось лишь ждать, когда кипящая пучина примет меня — счастливого и обдолбанного — в свои объятия.

* * *

Чарли упоминал о том, как они познакомились. Для кого-то Портобелло-роуд всего лишь свалка недостаточно модных безделушек, вызывающих аллергию у достаточно современных старлеток — таких же дряхлых, как их представления о работах Бэнкси, или Уорхола. Но каждый человек, побывавший на рынке антиквариата, знает: главное здесь — не пыльные вискозные платья, шотландские каменья или черный веер из страусовых перьев. Нет. Если ты оказался на Портобелло, попробуй отвлечься от тех сокровищ, что предлагают тебе Филлипс или Клеантос, и посмотри на окружающих тебя людей.

Пестрый выбор из немногого.

Джазовые певицы, примеряющие шелковые шали за пятнадцать фунтов.

Фанаты Рокки Марчиано, снующие по рынку в поисках перчаток, пропитанных потом великого боксера.

У этих ребят есть фетиш, неправильное представление о действительности, которое выделяет их среди прочего мусора. Они заполняют собой пустоты, а потом исчезают.

Если бы Чарли был чуть смелее, он сразу же подошел бы к девушке с выбритыми висками и пригласил бы ее в какой-нибудь недорогой ресторан, сделал бы пару комплиментов и предложил выпить по бокалу самого обыкновенного «Бордо», не лежавшего в сыром погребе пару десятков лет. Если бы ему повезло, эта девушка переночевала бы у него — в двухкомнатной квартирке, усыпанной журналами, «Латреомоном» и оранжевыми пузырьками. Она сжимала бы его член тонкими пальцами и рассказывала о том, как ее насиловал отчим. Ее шаблонная ретроспектива пробудила бы в Чарли комплекс мессии, и он не смог бы забыть девушку, у которой, казалось, не было ничего, кроме извращенной прямоты.

Но девушка исчезла. А Чарли, проклинавший свою нерешительность, дал себе слово, что вновь придет на Портобелло-роуд.

— Я не знаю, жив ли ты еще, приятель, или эти мемуары так и останутся радиоволнами, но завтра я вернусь. Конец связи.

Радиоприемник затих.

Я вышел на берег и посмотрел наверх. Тяжелые тучи заволокли ночное небо, скрыв крохотные мерцающие бриллианты.

Луна расползлась мутным пятном над едва различимым горизонтом. На ее фоне два лавровых голубя совершают декоративный полет, издавая редкие хлопки красно-коричневыми крыльями.

В какой-то момент они замирают и срываются вниз, ломая хрупкие тельца о борт «Виктории».

* * *

Не знаю, был ли я рад тому, что мои глаза открылись.

Мимо проплывали невзрачные авианосцы, баржи, танкеры, яхты. Мне не хотелось разжигать костры, чтобы привлечь их внимание, размахивать руками, в надежде быть спасенным. Я выплевывал окровавленный песок и надеялся, что все они пройдут мимо, пришвартуются к другому берегу.

Молился, чтобы навигационные спутники рухнули в океан, или случайный айсберг пробил стальную обшивку приближающихся суден.

Не знаю, был ли я рад тому, что не помнил крушения.

Но мне показалось, что коровы и панды выжили, оставили лайнер и отправились туда, где о них, наверное, уже начали беспокоиться.

Обломки «Виктории» волнами относило в океан. Племенные маски Сонге, итальянские камзольные шпаги, тибетская статуэтка Будды Шакьямуни восемнадцатого века, турнюры конца девятнадцатого столетия. Я просто наблюдал за тем, как всё это барахло растворяется на пути к закату, а когда солнце уходило за видимый горизонт, изучал содержимое аптечек, найденных на корабле.

Нитразепам, диазепам, триазолам.

Сонливость, атаксия, вялость. Кома, арефлексия. Судороги, апноэ.

С таким набором я мог выбрать любую форму самоубийства, разбавив имеющийся ассортимент трамадолом. Ведь так поступают люди, когда им больно?

Вторая попытка увидеть свет в конце тоннеля. Говорят, это всего лишь галлюцинации, переизбыток углекислого газа в крови. Но если смерть что-то меняет, почему бы и не поторопить ее, пусть даже спецэффекты будут ложными?

«Эй, приятель…»

Я слышу.

«Доктор Ньюджент сказал, что поражен второй сегмент…»

Я знаю.

«Не просто минет…»

Я помню.

* * *

— Если прийти на Портобелло-роуд к открытию, можно увидеть, как Ноттинг-Хилл превращается в Муми-дол, где маленькие тролли-торгаши спешно забивают прилавки прошлым.

Чарли нравилось приходить к открытию прошлого. По-другому он жить не умел.

Есть что-то непреодолимое в таком существовании. Всё то, что создавало тебя, со временем превращается в антиквариат — бесполезный предмет с такой же ненужной историей. И тогда начинает казаться, будто ничего и не было. Словно огромные временные ворота за спиной захлопнулись, и тебя смыло трендом. В этой моде нет эха, каждый ее элемент звучит в себя, ничего не оставляя после.

— День. Неделя. Месяц.

Он ждал, когда девушка с выбритыми висками вновь появится на Портобелло.

Возможно, Чарли хватило бы смелости подойти к ней и пригласить в театр, или на ежегодный карнавал, чтобы узнать девушку поближе. Если бы ему повезло, они оказались бы в квартире Чарльза, смотрели бы фотографии и разговаривали о социальных романах Эжена Сю. Она сжимала бы его плечо и вспоминала счастливое детство в отцовском доме, где провела лучшие годы жизни. Чарли проснулся бы с воркованием голубей и нашел записку типа: «Спасибо за чудесную ночь, повторим?»