Овцы - [78]

— Что бы это ни было, тебе от этого не убежать, — сказал Морис. Джеймс смущенно хлюпал носом, но ему удалось взять себя в руки. Он подал Морису руку через забор, лишь в последнюю секунду вспомнив о том, что перчатка, которую он протянул, была перепачкана продуктом его печали. Он засмеялся, и они с некоторым трудом пожали друг другу руки.

Эви резко повернулась, выронила из рук стакан, побежала к лестнице и закричала; через секунду в дом ворвался Джеймс и посмотрел туда же, что и она. Сэм, съежившись, лежал внизу у лестницы, его конечности были странно изогнуты, он не двигался.

— Сэм.

Джеймс произнес это слово шепотом, как последний выдох. Мальчик зашевелился, открыл глаза и сел. Джеймс приблизился к нему с тем же необъяснимым ужасом, что почувствовал, когда Сэм сидел на кухонном столе. Кто был возле ямы?

— Я опять упал? — спросил Сэм.

Джеймс обернулся и посмотрел на мать.

— Ты не знаешь, что случилось?

* * *

Через три часа они вышли из дома и уехали. Сэм опять заснул на заднем сиденье; когда они приблизились к мосту, Джеймс понял, что забыл взять подарок для Сэма из-под елки. Он мысленно пожал плечами. Пусть хоть вечность там лежит, ему все равно, и если это дерево и неоготическая мебель сгорят к чертям собачьим, ему наплевать. Что бы ни случилось, он никогда за ним не вернется.

Они возвращались в Уэльс.

16. Чего-то не хватает

На следующее утро в половине девятого Джеймс открыл дверь жизнерадостной девушке лет (как он подумал) примерно семнадцати; на ней были джинсы и стеганая куртка.

— Да?

— Полина. Полина Хьюз. Меня прислала миссис Пэрриш.

— Кто?

— Вы мистер Туллиан, верно?

— Да.

В этом нет сомнений, даже если сейчас мутное рождественское утро, восемь часов тридцать минут. Потом он вспомнил.

— А, племянница Дилайс. Полина.

— Точно.

Она улыбнулась с преувеличенным терпением.

— Можно мне войти?

— Да, конечно.

Он приготовил ей чашечку кофе, и она весело ответила на его вопросы. Ей двадцать лет, учится в Шеффилдском политехническом, собирается стать психотерапевтом. Приехала домой на Рождество. Вчера вечером ей позвонила Дилайс, сразу после того, как Джеймс позвонил из телефонной будки в Фишгарде, и они обо всем договорились. Она ненавидит Рождество. Ей дурно от мысли, что придется сидеть дома с родителями (полностью согласен, подумал Джеймс); с двенадцати лет она приглядывает за своими двумя братьями и сестрой. Любит детей, но своих заводить не торопится.

Она хочет путешествовать по Америке, и маленький ребенок был бы обузой. Кроме того, она пока не встретила человека, с которым ей хотелось бы соединить гены. Она искала человека интеллигентного, фантастически красивого, волосатого и с большим носом.

— Да, на всякий случай, если вам придет это в голову: об этом забудьте, мистер Туллиан. Старики меня не интересуют.

Джеймс сначала оторопел, а потом рассмеялся.

— Ну а мне совершенно не интересно трахать няньку, если на то пошло. У меня и без этого забот хватает.

— Да, но я уверена, что вы со всем справитесь, — сказала она, твердо глядя ему прямо в глаза. "Как бы то ни было, вы не должны загружать меня своими делами, — говорило ее лицо. — Это работа. Четыре фунта в час, с восьми тридцати до шести".

— Хорошо. Полагаю, вы подходите.

— Ну спасибо, мистер Туллиан. Не хотите ли представить меня своей гордости и радости? Да, кстати: я не умею готовить.

— Я тоже.

— Тяжело.

Через полчаса она деловито шагала вдоль утеса, Сэм тащился за нею следом. Если она была в чем-то уверена, так это в том, что детей надо успеть утомить прежде, чем у них появится шанс утомить тебя. Предупредительная месть. Она помахала Джеймсу на прощание и исчезла за углом.

* * *

Еще Дилайс позвонила Льюину.

— Угадай, кто возвращается в Тай-Гвинет?

Льюин пришел в замешательство.

— Эдит же умерла?

— Джеймс Туллиан, вот кто, и малыш Сэм.

— Джеймс? Он в Бристоле.

— Уже нет, голубчик. Он вернулся. Похоже, без нас не может. Мне кажется, что он не поладил с родителями, но он не говорит. В общем, он вернулся. Я подумала, тебе интересно об этом узнать.

Поэтому когда на следующее утро Джеймс вышел на тропинку, там его уже ждал Льюин.

— Джеймс.

— Льюин.

Льюин отвернулся и взмахнул своей палкой.

— Льюин, я должен перед тобой извиниться.

— Тебе незачем извиняться, Джеймс.

Сердце Льюина билось с сумасшедшей скоростью.

— Только я все равно скажу. Я вроде как обвинил тебя в том, что ты пытался убить Сэма. Я просто был вне себя, Льюин, я ничего не соображал...

— Я понимаю, — пробормотал Льюин и почувствовал, как краска приливает к лицу.

— Это непростительно. Извини меня.

— Да пожалуйста, пожалуйста. Ничего страшного. — Льюин посмотрел на него. — Хорошо, что ты вернулся, Джеймс.

Где-то я уже встречал этот взгляд, подумал Джеймс. Воспоминания неожиданно вернули его в университетский спортивный центр, где он однажды стоял и смотрел на свое отражение в стеклянной дверце. Много лет назад, когда еще не было ни Адель, ни Руфи, ни Сэма, блестящий от влаги двадцатилетний юноша стоял и чему-то улыбался. Теперь он вспомнил чему.

Он плавал в бассейне, потом пришел в раздевалку, шлепая мокрыми ногами по кафелю. В раздевалке никого, кроме него, не было. Неожиданно ему в голову пришла мысль снять с себя плавки и походить голышом. Как правило, он быстро забегал в одну из кабинок, скромно обмотавшись полотенцем, и только там снимал его и вешал на дверцу. Вообще-то говоря, Джеймс не любил обнажаться на публике.