Овцы - [67]

Его знания об устройстве двигателя строго ограничивались общим представлением о том, какая деталь что делала и сколько стоила, если ломалась. Адель уверяла — и она шутила лишь наполовину, — что машиной управлял некий капризный дух, который можно успокоить и умиротворить лестью и ласковыми словами. Иногда Джеймсу почти казалось, что так оно и было.

— Давай же, — ожесточенно бормотал он, пока сцепление кашляло и скрипело, — давай, моя славная, чудная машинка, чудо труда человеческого и точного машиностроения, давай же, сволочь!

* * *

В конце одной из комнат пристройки лежала груда ломаной мебели, огромная куча балок, досок, планок разной степени твердости и разложения. Она всегда была здесь, сколько Льюин себя помнил; разборка этой кучи была одним из тех дел, которые по различным причинам откладываются год за годом. Его отец постоянно что-то к ней добавлял; в конце концов она стала главным складом для ненужного деревянного хлама и постепенно приблизилась к увитому паутиной потолку.

Эта куча всегда была в жизни Льюина, она была частью его внутреннего пейзажа, частью, которую он не посещал никогда. Он не мог точно определить время, когда появился зверь и поселился здесь: зверь собрал себя в прогнившем сердце кучи из предательских серебряных нитей сухой трухи, отлетевшей от грубых поверхностей. Он рос, заполнял темные пространства, как эмбрион в матке, в пространстве между досками вытягивались его члены, у него появились глаза и уши. И пасть.

Льюин прислонился спиной к наружной стене. Минутку, сказал он себе. Через минуту я войду и все осмотрю. Сам того не замечая, он пощупал свой пульс, провел большим пальцем по запястью, хотя совершенно отчетливо чувствовал, как кровь бурлит по сосудам шеи и ушей. Казалось, что в любую минуту она горячими струями захлещет из глаз и носа.

— Сэм! — отчаянно закричал он страшным осипшим голосом. — Сэм, ты здесь?

Он отчаянно напрягал слух, но слышал лишь, как шумит у него в ушах и в голове.

— Лучше бы тебе выйти. Я не шучу, Сэм, ты можешь там пораниться!

Ты поранишься, твой мозг вытечет пережеванным мягким месивом. Его рука ритмично сжимала член; он смотрел на стену перед собой и понимал, что куча всего в двух шагах от него, за углом.

— Сэм!

Его голос замер, Льюин представил себе, как зверь сидит под досками, как блестят его красные глазки, улыбается влажная сырая пасть. Скоро ему надоест сидеть в неподвижности и довольствоваться редким кроликом, которого можно поймать в темноте, он захочет сочного и нежного мяса. Сейчас он с радостным предвкушением слушает дикие крики Льюина.

Через минуту, сказал он себе. Через минуту я покончу с этим. Он сосчитал про себя до шестидесяти.

* * *

Она кричала, изгибала спину, билась. Два санитара держали ее за руки.

— Я вижу его лицо! Я вижу его лицо! Я вижу...

В комнату быстро вошла сестра и, увидев, что происходит, так же быстро вышла.

— ...вижу его лицо! Я вижу его лицо!

Сестра вернулась, проткнула иглой шприца крышку стеклянного пузырька. Санитары, державшие буйную больную, что-то бормотали то успокаивающе, то жестко:

— Ну, все в порядке, сейчас все будет в порядке.

— ...ЛИЦО!

Сестра посмотрела на обезумевшую женщину с улыбкой и громко заговорила, стараясь перекричать ее:

— Адель? Я хочу кое-что сделать, от чего тебе станет лучше. Пожалуйста, постарайся расслабиться.

— Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет.

Один из санитаров закатал рукав Адель и вывернул ей руку. Сестра выпустила из шприца тонкую струйку, крепко взялась за руку Адель и воткнула иглу в мышцу.

— Посмотрите на его лицо! О, о, о, о, о, о-о-о-о-о! — Последний звук был исполнен совершенного ужаса. Взгляд Адель застыл на картине: мерцающие зрачки, окруженные яркими пенистыми пятнами белого.

Сестра держала ее за руку, нащупывая большим пальцем пульс; она неодобрительно посмотрела на маску страха, застывшую на лице Адель, на рот, искаженный отчаянием и ужасом. Адель вдруг резко обмякла; санитары с трудом удержали ее в вертикальном положении. Сестра внимательно рассмотрела ее, проверила глаза.

— Я вижу его лицо.

Адель оторвала взгляд от картины и умоляюще посмотрела на сестру.

— Вы видите, кто это?

Сестра улыбнулась. Она кивнула санитарам, и они увели Адель. Сестра тихо говорила, не выпуская ее руки:

— Все в порядке, вам не о чем беспокоиться. Вот так.

* * *

— ...четыре, три, два, один.

Льюин прижался к стене.

— Сэм?

Теперь его голос стал тихим, кровь стыла в жилах, медленно ворочаясь, как взбитые сливки перед самым загустением.

Бе-е-е-е-е.

Он открыл глаза, чувствуя, как на ногах встал дыбом каждый волосок. Ему показалось, что его сердце перестало биться, руки приняли абсурдно неестественное положение, чуть согнутые вперед. Он попытался собрать все свои жизненные силы и сконцентрировал взгляд на руке. Он действительно слышал это?

Бе-е-е-е-е.

Точно. Но издалека, откуда-то из далеких просторов вне сарая. И это не детский голос. Это овцы. Перепуганные.

Он оторвал себя от стены и побежал. В его ушах звучали скрип и хруст гнилого дерева — зверь, обманутый своей жертвой, вылезал из гнезда, ломал доски лапами. Льюин пробежал вдоль сарая, протянул руку к двери и выбежал на свет угасающего дня. Он выронил замок из рук. Пот стекал по нему ручьями, холодные капли стекали по ногам и животу. Он постоял немного, задыхаясь и шумно глотая.