Ответы на вопросы православной молодёжи - [219]
— А что еще Вы сделали?
— Лучше скажу, чего я не делал: я не писал речи Патриарха перед раввинами (хотя в «патриотической» прессе потом неоднократно писалось, что это якобы я навязал эту речь Патриарху).
— Какое Ваше главное приобретение за годы работы рядом с Патриархом?
— Для меня эта работа значила то, что я получил возможность изнутри посмотреть на мир принятия важных решений в сфере высокой политики. Приходилось общаться не только с иерархами церкви, но и политическими деятелями страны. Для меня была расколдована власть. Я понял, что нет автоматической машины истории, что фантастически много зависит от поступков конкретных людей. При этом сам я никогда не стремился заниматься политикой — ту деятельность воспринимал скорее как послушание.
— Вы недолго работали с патриархом Алексием II. Известная Ваша строптивость стала причиной того, что вы расстались?
— С Патриархом я работал два года после возвращения из Румынии в 1990-м. Это были ключевые годы перемен — начало девяностых. Сейчас, с расстояния в десятилетия это кажется недолгим. Но тогда каждый день был очень насыщен. Каждый месяц менял очень многое и стоил десятилетий стабильного пребывания…
— Почему Вы расстались с Патриархом?
— Я же честно сказал Патриарху, что вижу свое призвание в педагогике. У меня были случаи, когда я откладывал беседу с Патриархом ради детей. Скажем, у меня назначена встреча в какой-нибудь школе на 13 часов. К десяти часам я прихожу к Патриарху в надежде что-то с ним обсудить. Но тут к Патриарху приезжает один митрополит, другой… Какой-то VIP-посетитель… Конечно, я пропускаю их. И вот наступает минута выбора: или сидеть в приемной дальше, или бежать в школу. В таких случаях я все же всегда сбегал.
А в 1992 году был создан Российский православный университет — моя мечта. Была надежда создать лучшее учебное заведение России, собрать под его сводами мыслящую интеллигенцию. Я помню эпизод года через два по создании университета: читаю лекцию своему родному курсу, который сам и набирал, пестовал… И, между делом, что-то цитирую из Аристотеля. А студенты не соглашаются — путаете, говорят мне! Немножко поспорили, и они доказали мне свою правоту. Конечно, меня это раздосадовало, от студентов это не скрылось, и один хлопец вдруг начал меня утешать: «Отец Андрей, да вы так не переживайте — мы же все понимаем! Вам же негде было получить нормальное образование». Для меня это была высшая похвала — значит нам все же удалось создать нормальный университет!
— После того, как Вы перестали работать непосредственно с патриархом, у Вас продолжаются с ним какие-то отношения?
— Знаете, я слишком уважаю время патриарха, чтобы отбирать его для внеслужебных дел. Но один эпизод меня искренне удивил. В конце августа 2003 года я участвовал в Литургии, за которой Патриарх рукополагал нового саратовского епископа Лонгина. В конце службы по традиции всё служащее духовенство подходит к Патрирху под благословение. Меня Патриарх встретил словами: «Отец Андрей, поздравляю Вас с юбилеем!». Юбилей — то у меня был аж в феврале, а Патриарх о моем 40-летии помнит еще спустя полгода — причем такие полгода, которые были отмечены серьезным недугом в его собственной жизни!
— Но Патриарх делает Вам какие-то замечания — после Ваших выступлений, скажем, в печати, острых высказываний, отличных от общепринятых в церкви?
— Никогда не делал. Наоборот, и в последующие годы были случаи, когда я помогал в составлении патриарших текстов или документов. А потом — что значит «общепринятых»? Парадокс моей жизни в том, что в большинстве спорных (спорных внутри самой Церкви) вопросов я поддерживаю и аргументирую официальную позицию. И именно за это мне достаются самые сильные тумаки со стороны церковных же сплетников. В советские годы в семинариях не разрешалось прямо критиковать марксистский атеизм. И помыслить нельзя было о том, чтобы дать критику работ Маркса или Ленина. Но умные преподаватели делали так: они брали брошюрку какого-нибудь урюпинского доцента Мышкина и критиковали его: «С точки зрения доцента Мышкина, религия есть опиум народа… Мы же в ответ на это скажем…». Вот также поступают и мои сегодняшние критики. Вместо того, чтобы вступить в полемику с Патриархом, смело нападают на меня. Да, а парадокс состоит в том, что сама церковная власть не просит меня вступаться за нее. Просто наше видение многих проблем совпадает[350].
— Вас называют вечным дьяконом…
— Да ни одного дьякона не бывает вечного. Все мы помираем когда-нибудь.
— И все же почему Вы не пошли вверх по иерархической лестнице, ну, скажем, до прото- или хотя бы до просто иерея?
— Нет, ну «прото-» — это уж совсем от меня не зависит. Впрочем, я мечтаю об одном отличии: хорошо было бы, если б меня наградили «правом каждения двумя кадилами»! Представляете, как красиво это смотрелось бы: выходит диакон на амвон, в каждой руке по дымящемуся кадилу, и он машет ими как китаец нунчаками!
