Ответы молодым - [61]

Так что нет какой-то особой церковной технологии кодирования, промывки мозгов. Православная Церковь вообще боязливо относится к душе человека и не вторгается в нее со всякими гипнотическим методами.

Одно нужно: вера. Чтобы человек оторвался от наркотиков, ему нужна сверхмотивация. Именно поэтому светские методики реабилитации недостаточно эффективны. Мотивы, которые они предлагают, слишком слабы. Вылечиться – чтобы жить. А жить зачем и как? – Чтобы каждое утро на работу ездить, а по вечерам с семьей собачиться? Снова окунуться в мир "попсы"? Но это слишком недостаточный стимул, чтобы покинуть пределы той феерической матрицы, в которой живет наркоман.

У Церкви же есть свой мотив, который очень убедителен для многих людей. Оказывается, "напиться до чертиков" – это больше, чем идиома. Тысячи наркоманов напиваются и накалываются до "видиков", в которых все чаще начинают видеть чертиков. Я помню, музыкант Александр Барыкин мне рассказывал, что сам прошел через это – популярность, головокружение от успеха, наркотики, модная йога. А однажды просто понял, что нирвана – это реальность, черный зев небытия. И бросился к Православию в поисках защиты.

А однажды в Подмосковье подошел ко мне мальчишка лет пятнадцати и поразил меня своим вопросом: "Скажите, отец Андрей, Господь сможет меня спасти, если я умру как самоубийца? Нет, я не буду себя как-то специально убивать, я ведь себя уже убил наркотиками. Мне недолго осталось. И я каюсь. Может ли Господь меня помиловать?".

Многие люди сначала видят черную подоснову духовного мира – то, с чем боролся Христос. И после этого понимают: дурь надо победить не для того, чтобы затем "добиться успехов в труде и личной жизни". А потому, что смерть под дурью – это путь к такому ужасу, о котором ничего не знают люди неверующие и трезвые. В пятом томе "Гарри Поттера" Дамблдор говорит, что худшее из всех заблуждений Темного Лорда – это мнение, будто нет ничего хуже смерти. И именно это неверие Дамблдор считает самым слабым местом своего врага…

Если же человек понимает, что навсегда разрушить тело можно, а душу – нельзя, что в полуразрушенном состоянии душа будет влачиться из вечности в вечность – вот тогда у него и возникает та самая сверхмотивация в борьбе за душу.

– Так что, выход все-таки возможен?

– Выход возможен. Но я очень боюсь выступать в качестве рекламного агента и говорить: "Приходите к нам, фирма гарантирует излечение". Какие могут быть гарантии, когда речь идет о человеке, в которого уже вцепились бесы? Кстати, тот же питерский священник мне сказал: "Обычно человек несколько месяцев живет в общине. Потом уходит в мир. Я предупреждаю, что этого мало, что можно сорваться. Так и происходит. Но я этому радуюсь – потому, что когда он опять к нам вернется, у него уже не будет излишней самоуверенности. В нем появится нормальное чувство христианского смирения, а значит, он будет ждать и звать Божью помощь. И тогда лечение продолжится".

– Слушая ваши лекции, поражаешься вашим знаниям. Как вы чувствуете себя с ними? Ведь сказано: от многая мудрости много печали.

– Да, так сказано Соломоном (если именно его считать автором "Екклесиаста"). Но у премудрого Соломона речь шла о знании отнюдь не научном, философском, а о знании мира людей. Мои книжные познания, скорее, укрепляют мою веру. Удар по вере наносят обычно "новости церковной жизни". Но лекарства от уколов современности – в знании истории. Когда я узнаЮ какие-то плачевные вещи о нас, современных православных, то думаю: Боже мой, люди не научились грешить по-новому за тысячи лет. И тем не менее Господь нас терпит. А то, что Господь нас терпит, дает надежду, что наше поколение – не есть поколение предельное, последнее. Число же подлецов в рясах всегда стабильное, евангельское,– каждый двенадцатый.

В общем, тут у меня утешение то же, что и у Екклесиаста: "Бывает нечто, о чем говорят: смотри, вот, это – новое! – но это было уже в веках, бывших прежде нас!" (ср.: Еккл. 1, 10).

– А есть вопросы, на которые вы не знаете ответа?

– Конечно. Вот только небольшой их перечень:

Куда подевался мальчик,

которым я был когдато?

Скажите, долгая старость

– награда или расплата?

Где умирают птицы?

Сколько лет сентябрю?

Понимает ли море то, что я говорю?

О чем молодая листва поет весеннему бризу?

Откуда является смерть

– сверху или же снизу?

Сколько листьев, чтоб выжить,

платят зиме деревья?[123].

– Каково ваше отношение к духовным учебным заведениям для мирян?

– Я за то, чтобы как можно больше людей получали богословское образование. Правда, при виде студентов-богословов у меня все чаще возникает тревога: "Что и как они расскажут о Православии?". Как ревнуют любимую женщину, так я ревную Православие. Знаете, бывают у людей любимые стихотворения, и тебя коробит, когда кто-то в твоем присутствии твое любимое стихотворение читает: "Но оно же не так звучит!". Вот так же мне бывает больно, когда я вижу, как мое любимое Православие превращают во что-то безумно скучное или полицейское…

– На Украине говорят: "У нас, к сожалению, нет своего Кураева".

– Видите ли, Церковь выступает против клонирования.