Отверженный дух - [10]

Меня охватила необъяснимая тревога; откуда-то сверху спустился удушливый страх. Я забился под одеяло и некоторое время лежал съежившись, будто ожидая удара от невидимого, затаившегося в темноте врага. Постепенно напряжение стало спадать, но тут же в голову полезли самые неприятные мысли, воспоминания, обрывки разговоров, и через час она у меня уже гудела, как потревоженный улей. Несколько раз я ловил себя на том, что беседую вслух — с кем-то, видимо, очень уж мне досадившим, — наконец вспомнил, с чего все началось, и хлопнул себя по лбу: какой идиот! Я встал, пошел в ванную, принял хорошую дозу сельтерской, затем вернулся в комнату и поднял шторы. За окном уже было утро. Позади осталась бессонная ночь, первая за многие годы. Где-то вдалеке прогрохотал грузовик, бодро зашелестела ему в ответ листва. Как не вязалась эта обыденная идиллия за окном с призрачными видениями минувшей ночи! Да не приснилась ли мне вся эта свистопляска?

Возвращаться в постель не имело смысла: помочь теперь мне могли лишь прохладный душ да бодрая прогулка. Дом уже проснулся: где-то что-то стучало и звякало, отдаленное шипение пробуждало надежду на ранний завтрак. В тот момент, когда я растирал себя полотенцем, на площадке открылась дверь.

— Доминик-Джон, ты куда? — послышался голос Фабиенн.

— К себе в спальню.

— В таком случае, откуда?

— Из папиной.

— Ты что же, всю ночь там провел?

— Нет, до этого он был у меня: ушел только час назад.

— Ты спал хоть немного?

— Конечно.

— А папа?

— Откуда же мне знать, если я спал? — звонко ответил детский голосок. — Я пойду еще полежу, почитаю немного.

— Завтрак нести?

— Будь добра: кофе с молоком, гренок с хлопьями и бо-ольшой банан, только чтоб без черноты!

— Ну иди ложись, сейчас принесу.

— Да, и еще: постучи, пожалуйста, когда будешь входить. Терпеть не могу, когда я читаю вслух, и кто-то входит без стука.

— Ну конечно, мой милый, — согласилась Фабиенн на удивление кротко.

Я подумал, что мальчику, и верно, стоило бы постучать, да только совсем по другому месту.

Глава 3

1

Пока я шел по тропинке вдоль канала, мысли вновь унесли меня в прошлое, к тому моменту, когда я, впервые попав в тесный льюисовский лабиринт бесчисленных знаков, символов и условностей, почувствовал себя вдруг пришельцем с другой планеты. Мои родители, по-видимому, отнесли бы Льюисов к разряду людей «простых, но светских»; во всяком случае, оба этих затхлых словечка как нельзя лучше характеризовали всю женскую половину семейства: вечно опечаленную миссис Льюис и ее милых, невзрачных и очень невинных дочерей, Мэри и Хелен.

Отец Арнольда, насколько мне было известно, отошел от дел, но по-прежнему оставался совладельцем небольшой маклерской конторы в Блонфилде, частичке той гигантской мусорной кучи, в которую жадность человеческая превратила божественные ландшафты Саут-Райдинга. Девушки жили с родителями: Мэри посещала педагогический колледж, Хелен подрабатывала в приемной местного доктора, надеясь в будущем здесь же получить место медсестры: обе старательно, по крупицам, закладывали фундамент будущего, стремительно растрачивая ту единственную ценность, которой обладали в настоящем, — собственную молодость. Уже через несколько часов после нашего знакомства сестры, одна из которых была всего-то на два-три года старше, превратились для меня в каких-то пресных тетушек, временами чем-то полезных, в основном как бы несуществующих.

Когда Арнольд сказал мне, что живет в загородном доме, я, естественно, вообразил себе этакий особняк, обитатели которого заняты охотой и лошадьми вперемежку со зваными ужинами и прочими светскими мероприятиями. Лишь сойдя со ступенек поезда и увидев своего приятеля, со всех ног несущегося ко мне по платформе, я осознал свой позорный промах.

— Смотри-ка, я и не сообразил, что ты прикатишь первым классом! А каким же еще, скажи!.. Ух ты, это все твои вещи? Слушай, без такси нам, пожалуй, не обойтись.

С этими словами он подхватил пару огромных кожаных саквояжей, вместе с которыми мне сейчас очень хотелось бы провалиться сквозь землю. Отчаянно пытаясь отвлечь внимание приятеля от коробки с цилиндром и зачехленного охотничьего ружья, сваленных угрюмым носильщиком на тележку, я уже благодарил бога за то, что он надоумил меня, по крайней мере, оставить дома клюшки и удочки: поскольку ни о рыбалке, ни о гольфе Арнольд не упоминал, я не решился смущать его столь явными намеками.

Невдалеке от станции мы нашли частную колымагу с табличкой «такси» и покатили по грязным безликим улочкам типового шахтерского гетто. Машина шла весело, то подскакивая на булыжниках, то скользя с присвистом по трамвайным путям; рельсами здесь, казалось, было пронизано все пространство, включая и ворота заводских строений; бесчисленные трубы извергали клубы зловонного дыма, тут же и оседавшего копотью на мокрых от дождя крышах.

— Видишь, болота тут совсем близко, — Арнольд указал куда-то вбок, где среди общей серости действительно промелькнула зеленая полоска, — жаль, что в первый день такой дождь. Но ничего, давление растет, завтра все будет в лучшем виде!

Вдали показался пенистый желтоватый поток, затем деревянный мостик, а где-то за ним — россыпь крошечных мельниц на зеленой равнине. Возомнив, будто мы покидаем-таки эту преисподнюю, я готов был уже вздохнуть с облегчением, но в ту же минуту автомобиль свернул на боковую улочку и резко затормозил.