Отвергнутая - [64]

Он наклонился к ней и начал нежно целовать ее лоб, глаза, щеки и, наконец, губы.

Слезы облегчения выступили у нее на глазах, но она сдержала их, отвечая на его поцелуи, охваченная трепетом, когда он лег на нее и ощущение тяжести его тела вызвало у нее острое желание.

Эдуардо зарыл свою голову между ее шеей и плечом и ласкал губами ее сладко пахнущую кожу. Он был в высшей степени уверен в своем умении доставить ей наслаждение, но вел себя почтительно и с таким чувством благодарности, какое не испытывал никогда в жизни. Он хотел не только доставить ей наслаждение, но и жаждал вобрать частицу ее в себя, чтобы никогда уже не расставаться с ней.

Филадельфия ласкала его шею, когда он прижался к ней, и ждала. Когда он поднял голову, она нашла в себе мужество посмотреть ему в глаза и встретить его страстный взгляд. Когда он поцеловал ее, у нее перехватило дыхание. В его поцелуе чувствовался вопрос. Страх, восхитительный и острый, словно котенок, царапал ее спину. На этот раз она ответила ему честно. Она запустила пальцы в его мягкие волосы и притянула его голову, чтобы ответить на поцелуй.

Она услышала, как он застонал, и ощутила вкус темной сельвы, дикой нетронутой земли, породившей его. Он во многом оставался чужим, но к утру он станет менее чужим, и она страстно желала этого.

В его поцелуях таилось откровенное наслаждение. Каждое его прикосновение открывало в ней новые грани. Как тверды ее скулы, которые он покрывает своими поцелуями, как прекрасен изгиб ее ключицы, который он ласкает языком. Как прохладна ножа ее бедер, когда его горячая рука коснулась их, чтобы приподнять ее ночную рубашку. И как замечательно чувственны ее груди. Сначала Эдуардо едва касался их, но потом его губы прильнули к ее мягким соскам, и трепетная волна хлынула по ее животу и ниже, туда, где смыкаются ее ноги.

Потом его пальцы двинулись вслед за губами, эти умные пальцы, рождавшие такую прекрасную музыку. Теперь они легонько скользили по ее груди и животу. Она стала двигаться в ритме его касаний, испытывая жгучую потребность в этой ласке и надеясь, что она никогда не кончится. Все ее тело дрожало от желания.

Когда он взял в рот ее сосок, она тихо застонала от наслаждения, которое трудно было вынести. Филадельфия прижала рукой его голову, чтобы удержать ее там, но он передвинулся и начал ласкать губами другой сосок, пока она вся не изогнулась от ощущения сладкого страдания, смягчить которое могли только его руки или губы. Он, наверное, понял ее, потому что взял ее груди в свои ладони и приподнял их, чтобы целовать и ласкать их языком.

Она уже готова была заплакать, когда он стал опускаться ниже и покрывать жаркими поцелуями ее живот, углубление около бедер и, наконец, коснулся языком самого сокровенного места. Она не могла объяснить это новое для нее ощущение сладкого меда, разлившегося внутри нее, а только извивалась и постанывала от неутолимого желания. Когда он неожиданно поднял голову, она в панике схватила его рукой.

— Пожалуйста, не уходи!

— Спокойно, милая, — сказал он нежно. — Теперь меня он вас не оторвет ни Бог, ни дьявол.

Он сорвал с себя рубашку, и тогда она поняла, почему он встал. Его грудь в лунном свете блестела и, как она помнила, была мускулистой. Он снял ботинки, расстегнул ремень брюк, все это время не отводя от нее глаз, и потом встал перед нею. Ничто из того, что она знала в жизни, не подготовило ее к этому моменту. Его бедра в свете луны казались мраморными. И тут она увидела ту часть его тела, где сосредоточилась вся его страсть, гордо выпрямившуюся и великолепную. Она припомнила твердый пресс его бедра и начала кое-что понимать. И тогда он шагнул к ней.

Она уперлась обеими руками в его грудь, инстинктивное движение девственницы, последняя попытка преодолеть желание, но он наклонился и поцеловал ее в губы, потом одну грудь за другой и затем взял ее голову в ладони.

— Доверяйте мне.

И она уже поняла, как все просто.

— Я доверяю.

Он лег на нее, его длинное сильное тело накрыло ее, спрятав от ночи и лунного света и вообще от всего на свете. Он медленно вошел в нее, шепча нежные слова поощрения и устраняя все ее страхи ласковым потоком португальских слов, пока она не успокоилась под ним. Эдуардо проникал в нее все глубже, все выше, с каждым движением своего тела. Он находил и ласкал каждый тайничок ее сокровенного, так что она уже не знала, где кончается она и начинается он.

Потом настал момент, когда их вообще уже ничто не разделяло, когда биение крови вело их тела в примитивном танце страсти. Они вместе плыли по волнам наслаждения, пока она не заплакала в сладостном пароксизме, а он не задохнулся в конвульсии оргазма.

12

Эдуардо стоял, глядя, как бледные лучи солнца начинают освещать небо, но великолепие этого рассвета не трогало его. Он закрыл глаза. Только не сейчас! Только не после этой ночи! О, святой Боже! Как он может оставить Филадельфию после такой ночи, после того, что произошло между ними? Разбуженный непреклонным зовом естества, он выскользнул из постели Филадельфии.

Когда он вернулся, от первых лучей солнца уже порозовело небо. Какая-то причуда заставила его по дороге к постели бросить взгляд на ее письменный стол и посмотреть на письма, лежавшие там. Ревность! Он боялся, что она переписывается с Уортоном. Будь он умнее, он вернулся бы под простыни и занялся бы с Филадельфией любовью, чтобы убедиться, что Уортон не представляет из себя угрозы, а вместо этого пробежал глазами первое письмо и потом прочитал все три.