Отвергнутая - [58]

Нет! Она встала. Думать так — означает допускать возможность того, что ее отец совершил что-то плохое, что-то столь ужасное, что предпочел покончить жизнь самоубийством, только бы не видеть перед собой этот призрак. Филадельфия не могла в это поверить. Есть другое объяснение. Должно быть.

Возможно, если она поедет в Новый Орлеан и найдет Макклода, то отыщет ответы. Но что она может сказать человеку, который предупреждал ее отца «не раскапывать старые могилы»?

Если бы только она могла доверить правду Эдуардо Таваресу. Но как она может решиться на это, когда и в третьем письме упоминается Бразилия? Совпадение ли это? Возможно. Пока ничего из того, что он говорил или делал, не указывает…

Постепенно до ее слуха дошли звуки гитары. Они доносились с террасы. Она подошла к окну. Кто это играл? Кто-нибудь из слуг, нанятых для обслуживания в доме?

Мелодия была быстрой и живой. Это была песня освобожденной радости, бросающая вызов всему степенному, мрачному, добродетельному.

Она высунулась из окна, как раз когда к музыке присоединился голос. Слова были на иностранном языке, баритон, исполнявший песню, сильным.

Эдуардо Таварес сидел на балюстраде под ее окном, одна его нога упиралась о землю, гитара лежала на колене второй, согнутой ноги. Его пальцы легко касались струн, демонстрируя наработанное годами мастерство.

Филадельфия, пораженная, оперлась на подоконник. Когда песня была допета до конца, она услышала, как он перевел дыхание и засмеялся, и этот смех она ощутила, как ласку.

Он снова заиграл. На этот раз это была медленная мелодия, доходящая до нее в вечерней полутьме, заманивающая ее самыми прекрасными звуками, какие она когда-либо слышала.

Звуки струн разносились в ночи, и Филадельфия чувствовала, как она тонет в этой мелодии, как будто он знает, что она стоит у окна и завороженно слушает его.

Когда мелодия замерла, она перевела дыхание, боясь, что не сможет без помощи его музыки вновь вздохнуть. Еще какое-то мгновение она не двигалась, ожидая, что он начнет снова играть. Опасаясь, что он вообще перестал играть и петь, она выскочила из комнаты и побежала вниз на террасу.

11

Когда Филадельфия добежала до первого этажа, то поняла, что в доме звуки гитары еле слышны, но и этого было достаточно. Как охотник за сокровищами идет по карте, так она шла на звон гитары и оказалась в освещенной библиотеке. Здесь она увидела открытую стеклянную двустворчатую дверь. Мелодия гитары звучала так прекрасно, что Филадельфия ощутила странный горячий комок в горле. Ей не хотелось мешать Эдуардо, но она не могла удержаться от того, чтобы тихонько подойти и остановиться в каком-нибудь футе от двери.

Он сидел на балюстраде, как раз там, где кончался свет от лампы, четкий силуэт в белой рубашке с открытым воротом, открывающим темную сильную шею. Она вспомнила, как, увидев его в первый раз, подумала, что он обладает необычной, экзотической, неотразимой мужской красотой, которая запала бы ей в память, даже если бы она не встретила его больше.

С того момента, как он вошел в ее жизнь, Филадельфия отбросила прочь доводы разума, приличия и здравого смысла, но не разрешала себе задумываться, почему. Это не имело никакого отношения к драгоценностям, или к долгам ее отца, или к фарсу, позволившему ей забыть на какое-то время, что она одна во всем мире. Она не последовала бы за ним из любопытства или потому, что ничего лучшего не видела. Филадельфия знала, что пошла за ним по той же причине, по которой стоит сейчас здесь. Она пришла на зов его серенады, ибо хотела быть с ним.

— Это вы, милая? Входите и присоединяйтесь ко мне.

Звук его голоса удивил ее, но потом сообразила, что, хотя она не осмелилась переступить порог, это сделала ее тень. Собрав все свое мужество, она шагнула на веранду.

Не переставая играть, он сказал:

— Я думал, вы спите. Я разбудил вас своими неловкими попытками изобразить музыку, и вы вышли, чтобы запустить в меня старой туфлей?

Она против своей воли улыбнулась. Он знал, что играет превосходно, но ему, как маленькому мальчику, хотелось, чтобы сказала это она.

— Вы играете замечательно, сеньор.

— Вы действительно так считаете? — Улыбка сверкнула на его смуглом лице. — Я учился музыке в Лиссабоне.

— В Лиссабоне? Вы учились музыке?

Его пальцы замерли над струнами гитары.

— Почему это вас так поразило?

— Совсем нет, — уклонилась она от ответа, хотя, по правде говоря, действительно изумилась. — Учатся музыке обычно женщины, вот и все.

— О да. В Америке женщины учатся играть на арфе или на рояле, а мужчины учатся стрелять, ездить верхом и играть в карты. В моей стране мужчины учатся и тому, и другому. Но мы ведь отсталый народ, не так ли?

— Я не хотела вас оскорбить.

— Я воспринял ваше замечание как проявление незнания, сеньорита.

Его ответ обидел ее, но она решила не возражать. Совершенно очевидно, что она оскорбила его. Филадельфия с неохотой повернулась, чтобы уйти.

— Куда вы? Ночь так хороша, и ваше общество тоже прекрасно.

— Я не хотела мешать вам, а только хотела сказать, что мне нравится ваша игра.

— Тогда оставайтесь, и я буду играть для вас. Хотите?

— Хочу, очень!