Отважное сердце - [38]

Старый лорд выпрямился и развернулся лицом ко внуку.

— Почему ты не воспользовался рогом?

Роберт облизнул внезапно пересохшие губы.

— У меня не было времени, — солгал он, чувствуя, как заслуженная победа ускользает от него.

Дед нахмурился еще сильнее. Он жестом подозвал к себе загонщиков.

— Позаботьтесь, чтобы хорошенько промыли укусы, — сказал он, имея в виду свою гончую.

— Она сильно ранена? — хмуро поинтересовался отец Роберта, подходя к собакам, чтобы осмотреть их. На сына он даже не взглянул.

Роберт, глядя на то, как мужчины склонились над ранеными псами, почувствовал усталость и опустошение. Охотничий азарт ушел, и он сам был ничем не лучше мертвого волка, позабытый всеми и никому не нужный. Развернувшись, не разбирая дороги, он зашагал прямиком через лес, машинально отводя от лица ветви. Наткнувшись на гнилой пень, он воткнул в землю свой перепачканный кровью меч и сел. Пальцы его дрожали, когда он принялся стаскивать с ноги сапог. Потом юноша медленно закатал штанину. На белой коже лодыжки явственно отпечатались два ярко-красных полукружья звериных зубов.

— Крови нет?

Роберт резко поднял голову и увидел, что к нему направляется Эдвард. Он вновь опустил взгляд на отметины.

— Нет, — ответил он брату. — Волк не прокусил мне кожу.

— Тебе повезло. Я слыхал, для того, чтобы излечиться от волчьих укусов, нужно девять раз голышом искупаться в море.

Роберт ничего не ответил, вновь натягивая сапог. Эдвард подошел ближе и остановился, привалившись плечом к соседнему дереву и загородив ему весь обзор. Роберт мельком взглянул на него, отметив про себя, каким высоким и стройным стал брат, совсем как молодой дубок, под которым он стоял. В своей зеленой тунике и коричневых штанах он сам казался порождением леса, тем более, что его темные кудри прятались под охотничьей шапочкой, украшенной перьями. Сейчас, в четырнадцать лет, лицо у него оставалось по-мальчишески круглым, а на щеках появлялись ямочки, когда он улыбался. Оно больше не соответствовало его вытянувшейся фигуре. Хотя между ними существовал год разницы в возрасте, все говорили, что они с братом похожи, как две капли воды, и Роберт впервые задумался о том, как должен был измениться он сам за те два лета, что прослужил в Аннандейле оруженосцем у своего деда. Больше года он не видел брата, который едва успел вернуться из Ирландии перед самым его отъездом.

— Это же настоящая бестия, — с восторгом продолжал Эдвард. — Если бы я сам убил его, то непременно повелел бы сделать из него чучело и повесил бы в холле, хотя жуткая вонь наверняка распугала бы всех гостей. — Лицо его забавно сморщилось. — От него пахнет, как от сапог отца!

Роберт закусил губу, но не смог сдержать улыбки.

А Эдвард уже хохотал во все горло, качая головой:

— Должно быть, в тебе горит огонь Марса, раз ты не побоялся броситься на такую тварь, когда она оказалась загнанной в угол.

Улыбка Роберта увяла. Он подхватил с земли свой меч и принялся протирать лезвие пригоршней сухих листьев.

— Мы гонялись за ним несколько месяцев. Остальную стаю мы истребили, а этому постоянно удавалось ускользнуть. — Он встал и повернулся к брату. Юноше хотелось крикнуть Эдварду, что ему очень жаль, что брат не видел окровавленных полей, остающихся после нападения волков, что не сидел он в засаде с охотниками из Аннана и Лохмабена, расставляя капканы и силки окоченевшими пальцами, когда пар от дыхания замерзает на лету, а ослабевшие руки уже не могут держать бурдюк с вином. В день первой охоты Роберта, когда он помог загнать волка в западню, дед начертил ему крест на лбу свежей звериной кровью и провозгласил, что отныне он стал мужчиной. Роберт просто отвернулся, потому что слова застряли у него в глотке. Он должен был высказать их не брату, а отцу.

После сокрушительного разочарования, которое он испытал, вернувшись из Ирландии, — бесконечное пребывание под опекой графа превратилось в неблагодарное и унылое занятие, Роберт, в конце концов, понемногу воспрянул духом при дворе своего деда. Рядом со старым лордом он стал делать первые шаги к тому, чтобы стать мужчиной, медленно, но верно превращаясь в того благородного лорда, которым ему суждено было стать. Он вспомнил свой первый вечер в замке Лохмабен, когда дед усадил его рядом с собой в зале и торжественным, подрагивающим от сдерживаемого волнения голосом принялся рассказывать о том наследстве, которое ему предстояло нести далее.

— Представь себе наш род в виде могучего дерева, — говорил старый лорд, — корни которого уходят сквозь века во времена Завоевателя и эпоху правления Малкольма Канмора и еще дальше, по линии твоей матери, к древним королям Ирландии. Корни уходят в самую глубину, питая ветви, которые вырастают из них, сплетаясь и укрепляясь брачными союзами с королевским домом Шотландии и благородными домами Англии, вплоть до моего отца и меня. И ты, Роберт — новый побег, выросший на могучем древе.

Но сейчас те же самые слова вызывали у него в душе лишь горечь и пустоту. Прошло всего два дня после того, как граф прибыл в Лохмабен, а Роберт вновь ощущал себя так, словно ему двенадцать, а не пятнадцать лет — словно отец взял и одним махом стер все его достижения за последние годы. Он мог выйти один на один против страшного зверя и победить его, но он по-прежнему был бессилен перед лицом холодного неодобрения своего отца.