Отважное сердце - [173]

Когда гости гуськом потянулись к дверям, Роберт задержался. На языке у него вертелся вопрос, не дававший ему покоя со вчерашнего дня, когда дед сказал ему, что он будет произведен в рыцари.

— В чем дело? — нахмурившись, поинтересовался старый лорд, видя его нерешительность.

В часовню ворвался порыв ветра, когда рыцари распахнули двери, задув последние свечи и швырнув на каменные плиты пола горсть сухих листьев.

— Прости меня, дедушка, — негромко начал Роберт, — но как я смогу защитить наше право на трон? Как только Джон Баллиол сядет на Камень Судьбы, он станет королем, как и его наследники после него. Я не вижу, как могу помешать этому.

Дед положил ему руку на плечо.

— Я не прошу тебя помешать этому. Роберт, Камень Судьбы не делает человека королем так же, как чистокровный жеребец или хороший меч не делают мужчину рыцарем. Баллиол может сесть на камень, его могут величать королем, но это не изменит того факта, что его кровь слабее моей. На это может уйти год или сто лет, но, пока наше право на трон будет жить, я уверен, что время покажет — наша кровь сильнее.

Протянув руку, Роберт постучал в перекосившуюся дверь хижины. Спустя несколько мгновений он услышал, как щелкнул замок. Дверь отворилась, и на пороге появилась Эффрейг. Удивление на ее лице быстро сменилось подозрением, но вместо того, чтобы заговорить, она лишь распахнула дверь шире и отступила в сторону, приглашая его войти. Он помедлил, прежде чем переступить порог, а потом, пригнувшись, чтобы не задеть головой за провисшую притолоку, вдруг понял, как вырос с тех пор, когда побывал здесь в последний раз. Внутри было все так же тесно, и с потолочных балок по-прежнему свисали пучки высушенных трав. В ноздри Роберту ударил неописуемый аромат. Он различил запахи мочи и пота, смешанные с горьковатым привкусом трав и растений.

В центре комнаты под отверстием в крыше горел огонь. На неубранной постели вытянулась черная собака. Роберт огляделся по сторонам, пока Эффрейг запирала дверь. Протиснувшись мимо него, она опустилась на табурет, расправив подол своего коричневого платья. Взяв в руки чашу с какой-то темной жидкостью, она поднесла ее ко рту и сделала несколько шумных глотков. Роберт неловко присел на корточки рядом с огнем. Здесь же лежали несколько поленьев. Он сунул одно из них в костер, чувствуя, что старуха не сводит с него внимательных глаз. Роберт ожидал, она спросит, что он здесь делает. Ответ был у него наготове, но вопроса не последовало. Тишина стала невыносимой, и он, не выдержав, сказал:

— Я хочу, чтобы ты сделала для меня кое-что.

Эффрейг опустила чашу на колени и вытерла губы тыльной стороной ладони. Кожа у нее была бледной, почти прозрачной, туго натянутой на скулах и на выступающем высоком лбу. Пепельно-седые волосы были заплетены в косички, перевязанные кожаными ленточками, и густой волной ниспадали ей на спину. В резких чертах ее лица до сих пор виднелись следы потрясающей былой красоты, но их портило заношенное бесформенное платье, мешком висевшее на ее высохшей фигуре, черная кайма под ногтями, хлопья перхоти в волосах и коричневые старческие пятна на пожелтевшей коже и скрюченных пальцах. Она вызывала в Роберте странную смесь отвращения и восхищения, презрения и благоговейного страха.

Она ничего не ответила на его слова.

Роберт вновь перевел взгляд на огонь.

— Когда я приносил клятву рыцаря, мой дед взял с меня слово, что я буду защищать право нашей семьи на трон. Тогда я не понимал, как этого можно добиться. Я воспринял его слова как смелый вызов, который должен показать народу Шотландии, что он не склонится перед Баллиолом. Но я знаю, что он верил в то, что говорил. Он имел в виду, что наша семья рано или поздно, но займет трон, сколько бы времени для этого ни понадобилось. Это стремление жило в нем на протяжении шестидесяти лет, с тех самых пор, как король Александр II назвал его своим наследником. В Англии, при дворе короля Эдуарда, я стал… — Роберт умолк, глядя на свои руки. — Я отступил от этой клятвы, соблазненный обещаниями власти и благосостояния, теми вещами, которые были очень нужны моей семье. Эти посулы заставили меня совершить определенные поступки. Совершить то, чего я более не в силах изменить. — Он пристально смотрел на пляшущие языки пламени. — Я нарушил рыцарскую присягу. Я не смог защитить королевство и своих людей, не смог выполнить свой долг графа и не сдержал слова, данного деду. Когда мой отец начал переговоры с Эдуардом о том, чтобы занять трон, игнорируя мое право на престол, я не стал мешать ему. Как я мог занять трон королевства, которое сам же и помог разрушить?

Эффрейг опустила чашу на пол. В глазах ее плясали отблески пламени. Но она по-прежнему молчала.

— На переговорах в Ирвине мне стало ясно, что нет такой стороны, на которую я мог бы встать. Англичане презирают меня, а соотечественники не доверяют. Уоллес и остальные подняли восстание от имени Баллиола. Я не могу сражаться с ними. Это будет такое же нарушение клятвы, как и то, когда я воевал за Англию. Но я знаю, что должен сделать. То, что должен был сделать много месяцев назад. — Роберт испытывал неловкость, собираясь произнести свою просьбу вслух. В ушах у него зазвучал голос отца, но он отогнал его. — Я хочу, чтобы ты сплела мою судьбу, — закончил он. — Как ты сделала это для моего деда.