Отважная охотница. Пропавшая Ленора. Голубой Дик - [36]

«Поезжай, но тебя ждет только горе: ты опоздал!» Хотя она говорила загадками, теперь я начал понимать смысл ее слов. Скваттер, конечно, не переехал к кому-нибудь из соседей, а переселился в какую-то отдаленную местность. Обстоятельства подтверждали это. Как ни грубо были сделаны стол и стулья, оставшиеся в хижине, они все-таки представляли собой известную ценность, особенно для такого бедняка, как Холт. Предполагая поселиться поблизости, он несомненно взял бы их с собой, тогда как для дальнего пути они, конечно, были тяжелы. Но, может быть, он еще вернется за ними?

В таком случае… Нет! Всякая надежда опровергалась предсказанием индианки. И все же я еще раз оглядел хижину в поисках чего-нибудь, что подтвердило бы мои заключения. И вдруг мой взор упал на небрежно сложенный клочок бумаги на краю стола, среди хлебных крошек и обломков курительной трубки. Я сразу узнал в нем листок из моей записной книжки с «завещанием», подписанным сообща мною и скваттером. В первую минуту мне не пришло в голову, что он оставлен намеренно. Я подумал, что скваттер взял его с пня и принес в хижину, чтобы показать своему гостю, и что они, наверное, от души посмеялись над этой памяткой нелепого происшествия. Решив сохранить забавный документ, я взял его со стола и уже собирался положить в записную книжку, когда заметил, что на нем написано что-то еще. Я сразу определил, что почерк женский. Чей же, если не Лилиен? Несомненно, это ее рука водила карандашом с искусством, изумившим и восхитившим меня. И как было не удивляться, что дочь простого скваттера пишет таким красивым почерком и умеет так хорошо и просто выразить в письме столько волнующих чувств! О милые, нежные слова! Руки мои дрожали, я был как в бреду, охваченный горем и восторгом. В письме были причины и для того и для другого. Оно открыло мне, что я любим, и вместе с тем поведало, что моя любимая потеряна для меня навсегда. Слова привета и слова скорбного расставания. Вот они перед вами, читатель:

«Эдварду Уорфилду

Незнакомец, мы должны проститься, как ни тяжело мне об этом писать. Когда вы просили меня еще раз встретиться с вами, я была счастлива и сказала «да». Но, увы, сэр, этого никогда не будет. Я больше вас не увижу, так как, вернувшись сюда, вы уже не застанете нас. Мы отправляемся куда-то далеко. Я не знаю, как называется это место, потому что это не в Теннесси и даже не в Соединенных Штатах, а где-то на западе, за Миссисипи и прериями. Это место, где добывают золотой песок. Может быть, вы слышали о нем? Я пыталась узнать название у отца, но он не хочет сказать, так как сердит на меня за то, что я говорила с вами. Наш друг, которого вы видели, едет вместе с нами, и тоже ничего мне не хочет сказать. Я думаю все-таки, что скоро узнаю это, и тогда напишу вам. Я очень рада, что моя мать научила меня писать. Конечно, я пишу нескладно, но, если позволите, я пришлю вам письмо в Суомпвилл, как только мы остановимся где-нибудь, и сообщу название того места, куда мы едем. Ваше имя я узнала, потому что оно написано на этом листке. Рядом с ним я поставила свое. Вы на меня за это не рассердитесь? О сэр! Как грустно, что я вас больше не увижу, — ведь отец, конечно, сюда не вернется! Я готова плакать день и ночь и уже очень много плакала. Боюсь, что отец или его друг видели это, потому что оба бранили меня и очень нехорошо говорили о вас. Это мне очень неприятно, и поэтому я стараюсь не показывать, как мне тяжело, что я никогда не встречусь с вами. Отважный незнакомец! Вы спасли мне жизнь, но не это главное. Вы совсем не такой, как все, кого я до сих пор знала. Ваши слова были такими нежными, что я могла бы слушать их вечно. Я помню их все до одного. Они тоже не похожи ни на что слышанное мною раньше. Я очень обрадовалась, когда вы взяли мой цветок и поднесли его к губам. Я подумала, что, может быть, вы станете моим другом. Я ведь очень одинока с тех пор, как уехала моя сестра Мэриен. Человек, которого вы видели у нас, увез ее в те места, куда мы сейчас едем. Может быть, я скоро увижу ее, но это меня не утешит. Я не могу быть счастливой вдали от вас. Извините, сэр, что я решилась все это написать, но мне показалось, что после того, что вы мне сказали, вы не рассердитесь на меня. Слезы застилают мне глаза — надо кончать письмо. Как мне хочется, чтобы вы не сожгли его, а сохранили на память о

Лилиен Холт».

Да, Лилиен! До конца жизни буду я хранить этот скромный дар любви — священные строки первых признаний твоего сердца! Снова и снова перечитывал я милое послание, взволновавшее меня больше, чем самый трогательный роман. Я был счастлив и вместе с тем опечален. Скоро, очень скоро грусть победила радость, и, обессиленный волнением, я устало опустился на стул.

Глава XXXII. Несколько слов о мормонах

Однако нельзя было понапрасну терять время, и я скоро поборол горестное оцепенение. Надежда шептала: «Очнись и действуй», а полученная мною записка указывала, что мне следует предпринять. Я решил не падать духом, как ни тяжело было у меня на сердце. Письмо, подарившее мне столько радости, одновременно принесло невыразимую душевную боль. Оно сказало мне больше, чем знала сама Лилиен, потому что она и не подозревала ни о своих настоящих чувствах, ни о грозящей ей опасности. Я же, как раскрытую книгу, читал ее сердце и был бы безмерно счастлив, если бы не страх за любимую. Только теперь стал мне ясен дьявольский смысл зловещих слов, только теперь понял я, кто был волк, чьей жертвой должна была стать желтая лань, волк, прикрывавшийся овечьей шкурой. Для этого не требовалось особой проницательности: в письме говорилось обо всем — обо всем, кроме его имени. Но и его было нетрудно угадать. Человек, с которым уехала Мэриен, и тот, кого я видел здесь в одежде священника, и был этим волком. Это был не кто иной, как мормон Стеббинс. И он увез Лилиен!