Отвага - [8]

Стыдно вспомнить, но было уже «под двадцать», когда пытался вскочить на ходу в вагон набиравшей скорость электрички (двери тогда не были автоматически закрывающимися и кое-где оставались распахнутыми), привычно хотел схватиться за поручень, чтобы рывком бросить тело в тамбур, а поручня-то не оказалось — сломали, наверное, — рука хватнула воздух, и тело пошло вместо тамбура прямо в щель между несущимся поездом и платформой. Каким чудом рванулся вперед и распластался на платформе, не помню. За то по сей день помню очень выразительную и весьма нелестную характеристику, которую выдал мне старый железнодорожник, приводивший меня в сознание.

И было «за двадцать», когда на показ кинулся в волны, чтобы продемонстрировать «бесстрашие» друзьям-приятелям из крымского дома отдыха (хотя при таких баллах купаться было строго воспрещено). А потом был ужас бессилия, когда волна несет тебя к берегу и ты изо всех сил работаешь руками и ногами, и вот уже кажется, на берегу, а тебя опять относит назад, и берег опять недоступно далеко, и снова — вот он, и снова его не видать сквозь клочья пены, забивающие глаза и рот. И еще раз, и десятый раз. И сил нет кричать, и стыдно кричать, и все равно никто не услышит в шуме прибоя. И отчаянно отгоняешь мысль о том, что — все, конец, больше не выдержу и какая же глупая смерть. А потом все же рванулся из последних сил, и волна швырнула по гальке, раздирая в кровь локти и колени, и еще пришлепнула напоследок, как муху, чтобы впредь не дурил. И полз на четвереньках, почти теряя сознание. И вставал на бесчувственные, ватные ноги. И поправлял трясущимися руками плавки, чтобы выглядеть «молодцом» (теперь это опять стало важнее всего, важнее жизни и смерти). И старался улыбаться, а улыбка-то, думаю сейчас, была жалкая-прежалкая…

И это — смелость? Это — бесстрашие? Это — отвага? Нет, нет и нет. Это — глупость. Это — неразумие. Это — «показуха». Этим не гордятся. Этого стыдятся.

Хорошо, когда стыдятся те, кому «под двадцать». А не когда уже «под шестьдесят».

В газете читаю очерки из жизни полярных летчиков. Легкий самолет на лыжах садится на льдину на самой малой скорости. Задача: одному из команды выпрыгнуть на ходу, успеть мгновенно замерить толщину льда (гляциологические научные исследования), вскочить в притормозивший самолет, которому надо подняться до того, пока он не начнет «осаживаться», в лед, что грозит катастрофой. Темп: два-три таких «прыжка» в день. Однажды Валерий Лукин выпрыгнул — и вдруг его потащило по льду: ногу перехлестнула капроновая лямка стропы моторного чехла. Протащило по льду метров полтораста, пока самолет притормозил и Валерия втащили на борт.

Как-то раз самолет попал в «ледовую западню». «Приледнились» вроде бы благополучно, но вдруг провалилась левая лыжа, за ней правая, и самолет стал оседать в лед. Команда: «Всем покинуть борт!» Выбросили спальные мешки, рюкзаки, аварийную радиостанцию, выпрыгнули. А только что прошла радиосвязь со станцией «Северный полюс-21». Следующий сеанс — через пять-шесть часов, а будет ли работать ударившаяся в спешке о лед «аварийка» — неизвестно. Между тем в пилотской кабине радиостанция настроена на СП-21. Но кабина уже в воде, вот-вот «клюнет» — и нет самолета. Михаил Гипик кричит командиру: «Я успею!», бросается в кабину, быстро отстукивает радиограмму и выпрыгивает. Помощь поспела вовремя. А сколько продержался бы самолет на плаву, когда его заливала вода, — секунду или час — никто предсказать не мог. И такая отчаянная отвага всеми была воспринята как нечто само собой разумеющееся: просто радист не подвел товарищей, сделал что мог.

Сравните минуту в пилотской кабине, которую заливает вода и вот-вот над ней сомкнётся лед — и полчаса добровольного барахтанья в волнах. Несопоставимо. Ибо в одном случае — целеустремленная отвага, а в другом — плачевно обернувшаяся «показуха».

Читаю в газетах про примерно такие же подвиги в самых разных концах страны и понимаю, что это вовсе не нечто уникальное, раз в сто лет встречающееся, а как бы само собой разумеющееся дело для тех, кто умеет отгонять страх сознанием Долга, Чести, Человеческого Достоинства, кто попросту  н е  м о ж е т  иначе.

Вот пожар в гараже, и огонь охватывает машину с горючим возле цистерн. Сейчас рванет — и один взрыв тут же перекроется другим, еще более мощным, который разнесет все вокруг. Кто-то оторопел от ужаса. Кто-то пускается наутек. А кто-то рывком выводит машину за ворота в поле, подальше от цистерн, выпрыгивает из кабины и бросается в канаву, ожидая взрыва.

Правда, на этот раз ветер сбил пламя, и все кончилось благополучно. Но ведь могло рвануть каждую секунду, и бывали случаи, когда смельчаки платили жизнью за свою отвагу.

Спасая жизнь людей. Спасая народное добро.

Погибая как воины в бою.

Вот летчик-испытатель, у которого самолет внезапно начал терять высоту. С земли по радио команда: «Немедленно катапультироваться!» Но внизу — город, и упавший самолет может принести беду людям. И летчик, рискуя собственной жизнью, пытается выровнять самолет или хотя бы увести его дальше от населенных пунктов. Такой подвиг за минувшие десятилетия совершил не один и не двое. Некоторые ухитрялись все же сажать самолет, как пелось в одной песне военных лет, «на честном слове и на одном крыле». Некоторые удачно катапультировались в последнюю секунду, когда самолет уже был в безопасной для людей зоне. Некоторые погибли. Но во всех случаях происходило немыслимое у летчиков: человека, отказавшегося выполнить команду (команду!), не только не порицали, но, напротив, относились к нему с величайшим уважением. Ибо он выполнял команду более высокой, «инстанции»: собственного Чувства Долга.