Отто Бисмарк. Его жизнь и государственная деятельность - [7]

От одной страсти, приобретенной в это время, он, однако, отделался сравнительно рано, то есть тотчас после женитьбы. Мы говорим о страсти к картам. Когда он еще хозяйничал в Книпгофе, ему случалось, по его собственным словам, играть до двадцати робберов кряду, на что, по его расчету, требуется не меньше семи часов. Впоследствии он совершенно отказался от карточной игры и прибег к ней только однажды в виде дипломатической уловки... Это было во время заключения Гаштейнского договора. Австрийский дипломат не знал в точности, решительный ли характер у Бисмарка, и имел неосторожность в разговоре заметить, что при карточной игре отлично можно узнать характер человека. На другой день Бисмарк предложил ему сыграть в карты и проявил большой азарт, делая крупные ставки. Он проиграл значительную сумму, но убедил австрийца, что он – решительный человек.

Итак, карты, вино, охота, стрельба в цель, верховая езда, пиры, – вот чем наполнялась жизнь Бисмарка, когда он жил у себя в имении помещиком. Кроме того, он иногда путешествовал, ездил во Францию, побывал и в Италии. Из всего этого видно, что у него была очень деятельная натура, но что избыток сил был направлен, в сущности, на очень низменные предметы, так что все признавали его заурядным человеком, отличающимся от других разве только бурным нравом. Биографы упоминают, впрочем, что Бисмарк в эту пору своей жизни иногда отказывался от всех отмеченных нами развлечений и вдруг принимался читать запоем. Читал он всевозможные книги без всякого разбора. И впоследствии, когда он уже был прусским министром-президентом, он любил читать романы. Тем более, конечно, в изучаемое нами время он занимался преимущественно легким чтением, затем еще просматривал книги исторического содержания, к которым он, как мы видели, питал некоторую склонность еще в школе. Биографы упоминают еще о сочинениях Спинозы, причем высказывают предположение, что эти знания не могли не отразиться на позднейшей деятельности Бисмарка. Но надо заметить, что отвлеченная мысль всегда была чужда уму германского канцлера, его занимали только реальные интересы. Подобно Наполеону I, он питал инстинктивное нерасположение ко всяким спекулятивным теориям, даже политическую экономию признавал наукою несостоятельною. Впрочем, об этом впоследствии. Мы хотим теперь только выяснить, что, уделяя между кутежами и разными развлечениями этого рода некоторое время книжным занятиям, он подчинялся другим побудительным мотивам. Дело в том, что во время этих кутежей беседа не могла не касаться и политических вопросов. Как раз в эти годы, когда Бисмарк зажил помещиком, произошла перемена царствования. На престол вступил Фридрих-Вильгельм IV, вспомнивший о данном прусскими королями еще во время освободительной войны обещании даровать своему народу конституцию. Умами овладела надежда, что теперь обещание будет исполнено. Эти надежды отчасти сбылись: созваны были провинциальные сеймы, затем соединенный сейм; подготовлялись события 1848 года.

В такой момент общих ожиданий, конечно, и в провинции разговоры вертелись около политических вопросов, и будущий германский канцлер невольно начал ими увлекаться. Все говорили о политике, начал говорить о ней и Бисмарк, желая и в этом отношении перещеголять других резкой мыслью, метким замечанием. Но толковать о политике, располагая весьма скудными знаниями, производить впечатление без всякой подготовки было, конечно, трудно, – и вот мы видим, что Бисмарк берется за книгу и начинает читать с той же страстностью, с какою он раньше предавался разным видам спорта. Надо сказать, что он и в этом отношении достиг цели, то есть обратил на себя внимание своих товарищей по кутежам, соседей-помещиков. Теперь во время кутежей он поражал их не только способностью выпить бессчетное число стаканов вина, но и своими смелыми суждениями в политических вопросах. Прибавим к этому, что он составил себе тогда репутацию либерала. Но по мере того, как волна либерализма все сильнее охватывала умы, он из ярого либерала превращался в консерватора, поражая собутыльников отсталостью своих политических суждений.

Прежде чем коснуться этой метаморфозы и вообще той видной роли, которую сыграл Бисмарк как общественный деятель во время революции 1848 года, мы должны еще указать на некоторые факты из его частной жизни. Итак, с 1839 по 1847 год, то есть в течение восьми лет, совпавших с расцветом его сил, он прожил в деревне в обществе соседей-помещиков и офицеров, предаваясь сельским удовольствиям и лишь под конец этого периода заглядывая в книги, чтобы найти в них материалы для затрапезных бесед. Само собою разумеется, что эти восемь лет, проведенные в такой обстановке, не могли не отразиться на его миросозерцании и окончательно укрепили его в тех взглядах и понятиях, которые он всосал с молоком матери и которые не нашли себе противовеса ни в школьном образовании, внушавшем, как мы видели, Бисмарку большое нерасположение, ни в университетском преподавании, совершенно не коснувшемся его ума, ни наконец в науке, к которой Бисмарк не питал никакой любви. Если он родился и воспитывался в помещичьей среде и смолоду проникся ее понятиями и взглядами, то восьмилетнее пребывание в той же среде, в обществе так называемых прусских юнкеров, должно было окончательно закалить его в этих взглядах и понятиях. Он не ощущал никакого стремления вырваться из этой среды; напротив, он чувствовал себя в ней хорошо и ему недоставало разве только более широкого поприща для приложения избытка сил его здоровой, мощной натуры, которую ему не удалось разрушить ни бесконечными кутежами, ни разными сомнительными подвигами: дуэлями, бешеной верховой ездой и так далее. В этом избытке физических сил заключался источник той кипучей деятельности, которую он постоянно проявлял. Идея тут не играла никакой роли, не обусловливалась она и нервной организацией; напротив, Бисмарк всегда оставался спокойным – и на дуэлях во время студенчества, и за стаканом вина, когда у других кровь разгорячалась, и позже в парламенте, когда противники осыпали его градом насмешек, и в те минуты, когда жизни его угрожала очевидная опасность. Он чувствовал себя постоянно сильным, и это чувство объяснялось тем, что он действительно был силен, – силен мышцами, нервами, правильным кровообращением и питанием, словом, своей железной физической организацией. Характерен в этом отношении следующий факт. В 1846 году, следовательно, когда ему был 31 год, он темной осенней ночью возвращается по берлинским улицам домой и наталкивается на какого-то господина, который, сильно подвыпив, ищет с ним ссоры. Бисмарк узнает в нем одного из своих собутыльников, и встреча кончается миролюбиво: они вместе отправляются в пивную, чтобы выпить еще по кружке. Товарищ, однако, тут же засыпает, а Бисмарку пиво приходится по вкусу, и он продолжает пить. За соседним столом бражничает какая-то компания также сильно подвыпивших людей. Одному из них физиономия Бисмарка не нравится, и он начинает подшучивать над ним; Бисмарк молчит. Тогда шутник подходит к нему и уже прямо в упор его спрашивает, не глух ли он; Бисмарк ничего не отвечает. Тот наконец берет кружку пива и со словами: “Вас, кажется, надо окатить, чтобы вы пришли в чувство”, – собирается вылить ему кружку пива на голову. В этот момент, однако, происходит нечто неожиданное: метким ударом в зубы Бисмарк валит своего противника, так что тот падает навзничь. Совершив это, Бисмарк снова садится, освежается глотком пива и спрашивает с невозмутимым спокойствием товарищей обиженного, не желают ли они от него удовлетворения? Затем он оставляет им свою карточку и удаляется.