Отто Бисмарк. Его жизнь и государственная деятельность - [29]

Бисмарк ясно видел, что он терпит поражение за поражением. Борьба с Австрией и Францией между тем доставила ему громкую славу. И вот мы видим, что в решительные моменты своих столкновений с парламентом он круто поворачивает фронт, устраняет внутренние задачи, доставившие ему поражения, и указывает на внешние задачи. Они составляли для него всегда благодатную почву. Вследствие успехов прусского оружия он приобрел славу гениального дипломата; кроме того, внешняя опасность возбуждала патриотический пыл. Рейхстаг не одобряет той или другой меры чисто внутреннего характера или не соглашается на дальнейшее увеличение и без того грозных боевых сил Германии, – Бисмарк распускает парламент и, чтобы подготовить более благоприятные выборы, придумывает внешний инцидент, умышленно раздувает пограничные столкновения (инциденты Шнебеле, Кауфмана, постройки французами каких-то бараков недалеко от границы, которые на поверку оказываются простыми сараями для хранения сена). Но, независимо от этих инцидентов более или менее искусственного характера, Бисмарк имел возможность ссылаться на действительные опасности, угрожающие Германии, потому что своей вызывающей политикой он сам же создавал их без конца.

Десятилетие, следовавшее за франко-прусской войной, во многом напоминало предшествовавшее ей десятилетие, с той разницею, что теперь Россия заняла место Франции. Мы видели, что Бисмарк обнадеживал разными обещаниями Наполеона III, чтобы побудить его не нарушать нейтралитета во время войны 1866 года. Он достиг своей цели: Франция могла нанести Пруссии страшный удар, но она, рассчитывая на честность Бисмарка, воздержалась от вмешательства и горько за это поплатилась в 1870 году. Когда шли дипломатические приготовления к франко-прусской войне, Бисмарк не мог не задуматься над вопросом, какое положение займет Австрия. Более чем естественно было предположить, что она пожелает воспользоваться столкновением между Францией и Пруссией, чтобы отплатить за Кениггрец и вернуть потерянное. Но Пруссия не могла вести войны одновременно с двумя такими сильными противниками. Пришлось, следовательно, добиваться нейтралитета Австрии. Соглашение с ней, понятно, было невозможно; осталось только заставить ее соблюдать нейтралитет, и Россия согласилась принять на себя роль охранительницы прусских интересов: Австрия убедилась, что если она вздумает воспользоваться франко-прусской войной для того, чтобы напасть на Пруссию, ей придется иметь дело с вооруженными силами России.

Понятно, что таких услуг даром никто не оказывает. Вековая дружба России с Пруссией побудила нашу дипломатию стать на сторону Пруссии в расчете, конечно, что последняя, в свою очередь, не откажется поддержать Россию, если она в этом будет нуждаться. Таким образом, по отношению к России получилось точь-в-точь такое положение, какое раньше существовало по отношению к Франции. Но дело разыгралось на этот раз несколько иначе. Бисмарк не довольствовался ударом, нанесенным Франции; он полагал, что ее надо добить, saigner a blanc[4], как выразился он сам впоследствии, и пожелал, чтобы Россия и на этот раз оказала ему ту же услугу, что в 1870 году. Но наша дипломатия в это время уже спохватилась, и, когда Бисмарк пустил пробный шар и затрубил в своих газетах новый поход против Франции, император Александр II приехал в Берлин и решительно воспротивился новому разгрому Франции. Это случилось в мае 1875 года. Бисмарк так рассердился, что удалился в Варцин и прожил там безвыездно почти шесть месяцев, втайне раздумывая, как отплатить России. Вся его дальнейшая политика свидетельствует о том, что он в своем гневе против нашей дипломатии сильно зарвался. Его отзывы о князе Горчакове, которого он до этого момента признавал очень тонким дипломатом, вдруг стали желчны. Словом, и в этом случае, как всегда раньше, он руководствовался преимущественно личным своим настроением, а не хладнокровно взвешенными интересами своего отечества. Настал 1876 год. Вспыхнуло восстание в Боснии и Герцеговине, произошла резня в Болгарии. Турция противилась вмешательству держав во внутренние свои дела. Обеспечение участи Болгарии могло, очевидно, быть достигнуто только путем войны. Россия стала к ней готовиться, и в Берлине состоялись совещания между Бисмарком, Горчаковым и Андраши. Ни Бисмарк, ни Андраши, понятно, не противились войне, напротив, поощряли к ней Россию, потому что ослабление ее входило в расчеты Австрии, а также и Пруссии с тех пор, как последняя убедилась, что наша дипломатия не допустит нового разгрома Франции. Австрия только потребовала, чтобы военные действия не распространились на Константинополь (такого рода обещание и было дано русским правительством) и чтобы перемены, которые предпримет Россия после войны на Балканском полуострове, были одобрены европейским конгрессом. Заручившись нейтралитетом Австрии, Россия начала войну, которая после энергического сопротивления Турции окончилась в 1878 году полным поражением последней. Константинополь остался вне сферы военных действий, и мир был заключен в Сан-Стефано, а мирный договор подвергнут обсуждению берлинского конгресса. Не только на этом конгрессе, но уже раньше, когда шли переговоры о приближавшейся войне, Россия имела случай убедиться, что Бисмарк вяло защищает ее интересы. Когда исход войны выяснился, наши победоносные войска приближались к столице Турции, и Австрия как бы начала готовиться к военному вмешательству, из Берлина ей не дано было знать, что в случае вмешательства она будет иметь дело с прусским военным могуществом. Если вспомнить 1870 год и ту услугу, которую тогда Россия оказала Пруссии, то надо будет признать, что Пруссия отплатила России такой же черной неблагодарностью, какой отплатила нам Австрия за спасение ее в 1849 году. На берлинском конгрессе Бисмарк, как известно, разыграл роль “честного маклера”. Результатом этой роли было полное искажение Сан-Стефанского договора в ущерб России. Против создания объединенной Болгарии самым решительным образом восстала дипломатия, хотя она впоследствии, когда Болгария сама приступила к этому объединению, но уже в качестве врага России, нисколько ему не противилась. Для всякого очевидно, что если бы Бисмарк выступил не в роли “честного маклера”, а в роли стойкого и испытанного друга России, то есть отплатил бы ей услугой за 1870 год, то дела приняли бы совершенно иной оборот. Сам Бисмарк это вполне сознавал, да и не мог не сознавать, потому что он же подготовлял дипломатическое поражение России. Поэтому тотчас после берлинского конгресса он стал усиленно добиваться заключения союза с Австрией. Уже после 1875 года Бисмарк начал мечтать об этом союзе, но встречал мало предупредительности со стороны Австрии. Когда же создалось болгарское княжество, на которое все смотрели как на авангард России на Балканском полуострове, Австрия, опасаясь за свое положение на востоке после того, как она так много проиграла на западе, поспешила принять предложение князя Бисмарка, и граф Андраши перед своим выходом в отставку заключил в 1879 году наступательно-оборонительный союз с Бисмарком. К этому союзу впоследствии присоединилась и Италия, соблазненная надеждой возвратить себе Ниццу и Савойю. Таким образом, состоялась дипломатическая комбинация, направленная одновременно против Франции и России, как об этом заявил восемь лет спустя сам Бисмарк в знаменитой речи, произнесенной им в рейхстаге 25 января (6 февраля) 1888 года.